Юлия Чернова - Пятый легион Жаворонка

– Сейчас? Ночью? – теперь Виния схватила ее за руку. – Ты с ума сошла!

– Я должна его предостеречь.

– Префект уже сделал это.

– Я сумею убедить Париса уехать.

– Не говори глупостей, – рассердилась Виния. – Если префект не убедил… Парис взрослый человек…

– Ты так спокойна! – взвилась Панторпа. – Речь идет о его жизни!

Виния на мгновение прикрыла глаза. В ушах звенело.

– Я не спокойна. Мне страшно. Проси богов…

– Просить богов, вместо того, чтобы помогать самой? – перебила Панторпа.

– Сейчас ты не поможешь. Напротив…

– Почему? – снова разгорячилась Панторпа.

Виния опустилась на колени, а потом и села на песчаную дорожку. Ноги не держали. Можно было бы просто прикрикнуть на Панторпу и идти спать, но Виния боялась, что девушка и впрямь побежит ночью через весь город к Парису. «Влюбленные упрямы, как»… Не найдя подходящего сравнения, она сказала:

– Если Парис решит уехать, ты окажешься обузой. Если же нет… Он вправе выбрать свою судьбу. С нашими страхами, нашей болью мы должны справляться сами.

– Но я хочу быть рядом с ним.

– Прости, Панторпа, – резко сказала Виния. – Он не звал тебя.

– Я знаю, – мотнула головой Панторпа. – И про Домицию тоже знаю. Придти к нему жить я не могла бы незваной. Но умереть с ним вместе – могу! – воскликнула она, воздев руки.

Жест был великолепен, жаль, Виния не оценила.

– Нет, не можешь.

– Я желаю разделить его судьбу.

– Забудь о своих желаниях.

Панторпа попятилась и взглянула на нее исподлобья.

– Прости, госпожа. Я всего лишь рабыня.

Виния так рассердилась, что не сразу смогла ответить. Ей хотелось воскликнуть: «Панторпа, оставь в покое и меня, и Париса! Ни у меня, ни у него нет ни сил, ни желания успокаивать влюбленную девчонку. Парис сам решит, что делать дальше». Но она знала, что Панторпа останется глуха к ее словам, ибо сейчас внимает лишь голосу чувств.

– Панторпа, забудь, что ты моя рабыня. Ты ученица Париса.

– Я помню это.

– Плохо помнишь. Или не понимаешь. Парис два года выбивался из сил, занимаясь с тобой – ради чего?

Панторпа смотрела на нее круглыми глазами.

– Ради того, – яростно продолжала Виния, – чтобы его искусство не умерло вместе с ним.

– У него есть Клеон и Диомед, – еле слышно возразила Панторпа.

– Будь Парису нужны только они, он бы и учил только их, – вспылила Виния. – Парис надеялся: ты скажешь то, что он не успел досказать…

– Нет! – закричала Панторпа. – Я не хочу! Я не смогу без него!

– Что за крик, что за плач? – прозвучал низкий мужской голос.

Панторпа, подобрав края туники, опрометью кинулась в дом. Слишком хорошо знала, кому принадлежит голос. Виния, удивленная еще более, обернулась.

В дверях застыл черный силуэт. Особенно поразило Винию то, что гость явился не со стороны атрия, откуда полагалось бы, но из глубины дома.

– Дядя? Откуда ты?

– Из твоего кубикула, дорогая. Ты не известила меня, что намерена ночевать под открытым небом. Я прождал два часа, собираясь пожелать тебе спокойной ночи.

Анций подошел к племяннице, остановился, уперев руки в бока. Виния глядела на него снизу вверх. Сейчас дядя казался ей особенно худым и особенно высоким. Правда, с годами он начал сутулиться. Анцию было за шестьдесят, но выглядел он моложе, несмотря на седину. Близко посаженные серые глаза оставались такими же ясными и чистыми, как у Гая Элия. И жизни в них было не меньше. А вот яду, пожалуй, больше. Как и в голосе.

– Два часа? – не поверила Виния. – Так ты пришел, пока еще были гости… Почему же ты…

– Не порадовал их своим присутствием? Я решил, что с тебя достаточно незваных гостей.

– Но, дядя! – возмутилась Виния. – Я не позвала тебя, потому что ты их всех терпеть не можешь: и Марциала, и Париса, и…

– Согласен, не жалую. Софокл мне больше по душе. Поэтому я провел время в его обществе. Свиток лежал у тебя подле кровати, – пояснил он. – Тебе не случалось оценить преимущество разговора с собеседником, который не может ничего возразить?

– Но, дядя…

– Теперь ты спрашиваешь, зачем этот старый осел пожаловал? Я, разумеется, не о Софокле.

– Но, дядя, – рассмеялась Виния, – ты несправедлив.

– Разумеется. Я не только несправедлив, но и пристрастен. Доказательство тому то, что я избаловал тебя совершенно.

Виния развела руками. Слов у нее не было.

– Скажи, это новый способ лечения: сидеть на холодной земле?

– Песок теплый, – возразила Виния.

– Препираться со старшими – это тоже новая добродетель? Весьма распространенная, должен признать. Вчера мой почтительный сын пытался меня вразумить, сегодня – племянница. Я, конечно, весьма признателен…

– Твой почтительный сын, – перебила Виния, – не умеет держать язык за зубами.

– Ты о своей болезни?

Анций положил руку ей на лоб.

– Гай до сих пор уверен, что сумел меня провести. Как видишь, он невысокого мнения о моей проницательности, дорогая племянница. Впрочем, как и ты.

– Но, дядя…

– С Гаем еще вчера сделался приступ необыкновенного веселья, – Анций отнял руку и заставил Винию подняться с земли. – А я по опыту знаю: когда он так весел, скрывает беду.

Анций взял Винию под руку и ввел в дом.

– К тому же, он два дня ходит за тобой по пятам. А так как подобное постоянство ему не свойственно, то я заключил, что беда стряслась именно здесь.

– Но как ты узнал, что я больна? Я так плохо выгляжу?

– Ужасно.

– Правдивость – добродетель людей старой закалки, – ввернула Виния.

– Боюсь, если я вновь проявлю ее, ты рассердишься.

– Говори. Я приготовилась к худшему.

– Видишь ли, раз префект Фуск не остался в твоем доме на ночь… А рассчитывать на твое благоразумие не приходится…

– О, – сказала Виния.

– То я заключил, что ты больна и больна серьезно. Полагаю, префект утратил интерес к твоей особе по той же причине. Больных жен не любят.

– Ты ничего не знаешь, – вспылила Виния. – Его дочь вернулась из Толозы…

– Ну, да, а иначе он всю ночь просидел бы у твоего изголовья.

У Винии слезы навернулись на глаза. «Я и в самом деле больна и плаксива».

– Дочь Корнелия Фуска и Антонии, – Анций неодобрительно покачал головой.

– За что ты его так не любишь?

– Он из той же породы, что были твой отец или Антоний Прим… Блеск, риск, азарт – мир у ног, мир во прахе… Миг – и сам во прах.

– Ты не можешь судить.

– О, да, Фуск на вершине еще не был. Но теперь близок к ней, как никогда. Мне бы не хотелось, чтобы ты оказалась рядом, когда он решит показать, на что способен.

– Я дважды была замужем, – отвечала Виния с некоторым раздражением. – Один раз меня выдал отец, ибо так было принято: я вошла в возраст невесты. Другой раз поторопилась сама – из страха одиночества… Почему бы мне не выйти замуж по любви? В виде исключения? – и тут же, перебив себя, она воскликнула. – Дядя, умоляю, посмотри, дома ли Панторпа, и запрети ее выпускать. Боюсь… неважно, потом объясню… иди.