Артур Григорян - Первый Апокриф

Память возвращает меня в далёкое детство. Вот мне девять лет, и мы мальчишками играем в окрестностях Нацрата в канаим и римлян. Все хотят быть зелотами 105 105 Зелоты – то же, что и канаим – общее название радикальных течений в освободительном движении последнего столетия эпохи Второго храма. , а соседский Моше, сын Гэршома – крупный мальчик, обычно бравший на себя роль заводилы и вожака – играет за Йехуду Гавлонита 106 106 Йехуда Гавлонит – Иуда Гавлонит, галилейский бунтовщик. После смерти Ирода Великого Иуда собрал толпу и захватил царский арсенал в городе Сепфорис. Затем его поддержали местные фарисеи во главе с Цадоком, которые протестовали против переписи, предпринятой римским прокуратором Квиринием. Восстание было подавлено, сам Иуда был убит, но его род сохранил значение среди партии зелотов. и распределяет роли, кто кем будет. Никто не хочет играть на стороне римлян.

– Я тоже хочу быть канаем 107 107 Канай – единственное число от множественного «канаим». Синоним – зелот. ! – кричу я, как и остальные, пытаясь перекричать других.

– Ты мамзер 108 108 Мамзер (ивр.) – незаконнорожденный, бастард. , ты будешь легионером! – раздаётся пренебрежительный голос, в котором звучит вызов и презрение.

Я оборачиваюсь на голос и вижу Моше, смотрящего на меня с ухмылочкой, ждущего мою реакцию. Он на голову выше, на два года старше и намного сильнее. Но разве могу я проглотить такие слова? На такое отвечать надо сразу, иначе – конец; иначе моя мальчишеская репутация будет уничтожена, и во всех наших забавах мной будут помыкать, над безответным будут издеваться даже те, кто слабее. Мальчишки всегда жестоки по отношению к робким и беззащитным.

И я, не затевавший никогда драк и не любивший в них участвовать, даже не посмотрев, кто стоит рядом с Моше (а его всегда окружала парочка прихлебал, готовых поддержать любое слово), бросаюсь на него с разбегу, валю на спину и, не давая опомниться, начинаю наносить удары кулачками. Он явно не ожидает от меня такой прыти, но приятели его тут же накидываются на меня, и в небольшой получившейся куче-мале, катаясь в пыли, мы как следует мутузим друг друга, пока остальные не растаскивают нас.

– Ты кого назвал мамзером, хазир 109 109 Хазир (ивр.) – свинья. ? – плача, пытаюсь я вырваться из рук держащих меня, сплёвывая кровь из разбитой губы.

Моше, никак не ожидавший, что его, признанного лидера мальчишеской компании, вот так вот отмутузит тот, кто заведомо слабее, тоже плача и размазывая по лицу кровь, хлещущую из носа, кричит в ответ: «Ты мамзер, ты яванский подкидыш! Мне отец рассказал! Легионерский ублюдок!»

От обиды и несправедливости я убегаю домой и, найдя свою мать, хлопотавшую в доме по хозяйству, реву, уткнувшись ей в подол.

Я действительно не очень был похож на своих родных братьев и сестёр – круглолицых, черноглазых и кудрявых, бывших будто уменьшенной копией моего отца Йосэфа. Худощавый и рослый для своих лет, со светло-карими, с зеленцой, глазами и светлыми волнистыми волосами, я резко отличался от них внешне, и это не могло не бросаться в глаза. Правда, с годами волосы у меня слегка потемнели. Но глаза, высокий лоб и светло-каштановые волнистые усы и борода, отросшие годам к двадцати – всё это было так нетипично для окружающих нас детей авраамовых, что нет-нет, да и заставляло соседей сравнивать меня с яванами Декаполиса 110 110 Декаполис – союз греческих городов Южной Сирии, Северного Заиорданья и Изреельской долины во главе с Дамаском. По Плинию (1 в. н. э.), в состав Декаполиса входили: Дамаск, Филадельфия (Раббат-Аммон, современный Амман), Рафана (точное местоположение неизвестно), Скитополис (Бет-Шеан), Гадара (Гадер, современный Умм-Кайс), Гиппос (Сусита), Дион (ныне Тель-ал-Ашари?), Пелла (Пехал, ныне Хирбет-Табакат-Фахил), Гераса (Гереш, современный Джараш) и Канафа (Кнат, современный Ал-Канауат). и туманно намекать на мое незаконное рождение, что меня сильно обижало. Эти полунамёки были для меня болевой точкой с детства – быть может, потому также, что я и сам смутно сознавал их небеспочвенность, но тут же, краснея от стыда, гнал от себя эти сомнения. Мне казалось, что даже тень подобных мыслей смертельно оскорбляет мать. Именно потому захлестнули эмоции, когда совершенно незнакомый человек – Йоханан, мой кумир, вдруг с первых же слов чуть не отправил меня с позором восвояси, попутно разбередив незаживающую рану.

Незаметно я перешагнул невидимую границу, отделяющую воспоминания ото сна. Казалось, вот я ещё вижу Моше с испуганными глазами, пытающегося остановить кровь – и вот он уже стремительно уносится вниз; а я не бегу, а будто взмываю над Нацратом, влекомый невидимой силой и обретший крылья. Я часто летаю во сне; это удивительное ощущение настолько реально, что, проснувшись, порой не могу понять, что было сном, а что явью. И теперь я снова парил в вышине, видя внизу маленькие суетящиеся фигурки приятелей и недругов детства. Потом взгляд оторвался от них, и открылась гладь Ям-Кинерета.

– Иешу, Иешу! – издалека слышится знакомый голос.

Мама, Мириам! Она зовёт меня туда – вверх; и я вдруг, взмыв над облаками, закрывшими земную твердь, вижу перед собой толпу наших соседей, непонятно как оказавшихся тут. Я будто скольжу между ними, не задевая, хотя стоят плотной стеной. А они даже не замечают меня, смотрят куда-то в одну сторону на то, чего мне ещё не видно, и глаза у них полны ужаса и боли. И вдруг передо мной открывается каменистый холм на западной окраине Нацрата, возвышающийся прямо из облаков. На холме, отбрасывая длинные тени почти к самым моим ногам, стоят кресты, под которыми скучают под лучами садящегося солнца римские легионеры. Я уже знаю, что увижу дальше; не хочу этого, но не в силах сопротивляться. Медленно, с нарастающим ужасом безысходности, поднимаю глаза к крестам. Там они – незнакомые мне люди с распухшими, безвольно склонившимися на грудь лицами, усеянными жирными мухами, с широко раскинутыми в стороны руками, прибитые огромными гвоздями к перекладинам, безобразно нагие, с неестественно вывернутыми ногами. Они страшны, они чудовищны. Хочу отвернуться, но не могу; будто загипнотизированный, смотрю в лицо ближайшему, и вдруг в его искажённых болью чертах узнаю Йосэфа 111 111 Йосэф – Иосиф Обручник (Иосиф Плотник) – согласно Новому Завету, обручённый муж Пресвятой Богородицы. – своего престарелого отца.

– Иешу, не смотри, отвернись! – едва слышится в ушах голос матери. Медленно, будто пятясь, начинаю отдаляться от крестов и вдруг, не отрывая от них взора, теряю опору и падаю. Падаю с той самой высоты, на которую только что поднимался, падаю вниз, и всё ближе земля, всё неумолимей…