Александр Красницкий - Гроза Византии (сборник)

Да и страшно подступиться к нему. Михаил не на шутку побаивался патриарха, имевшего огромное нравственное влияние на народ. Он всегда такой холодный, суровый, строгий… Кого же спросить? Да! Вот этого молодца, которого он заметил на последнем пиру… Михаил был обрадован этой новой мыслью. Теперь он знал, кто выведет его из неловкого, по его мнению, положения, в которое его поставило увлечение Ингериной. На последнем пиру он случайно заметил совсем нового человека. Он не принадлежал к царедворцам, держался в стороне от них, но вместе с тем был полон необъяснимого в его положении достоинства. Он мог рассказать Михаилу об интересовавших его предметах, и притом с ним можно говорить более откровенно, не сдерживаясь особенно, потому что это было новое, во дворце мало еще кому известное лицо, и в случае чего-либо неприятного его можно будет легко, без всякого шума, убрать куда-нибудь подальше, и никто не заметит отсутствия нового человека.

Император, сразу пришедший от этой мысли в хорошее расположение духа, громко захлопал в ладоши. На зов его явился протостратор.

– Что изволишь повелеть, несравненный? – вкрадчиво проговорил он, склоняясь в три погибели перед своим владыкой.

– Э… э… ты?.. да… позови-ка мне… как его… Тут новый молодой, высокий такой, я его видел.

– Ты говоришь о македонянине Василии, великий?

– О нем… может быть… не знаю, как его… Позови македонянина.

– Сейчас он явится пред твои ясные очи. – И протостратор исчез из императорского покоя.

Успокоившийся Михаил задремал в ожидании. Подремать ему пришлось недолго, протостратор очень скоро снова появился перед ним, ведя молодого человека с загорелым, мужественным лицом и открытым взглядом.

Заснувший было император очнулся и устремил на вошедшего свои помутневшие от головной боли после попойки глаза.

– Э… ведь ты – Василий? – промычал он.

– Да, несравненный!

– Я знаю… видишь, я все знаю. Македонянин?

– Македония – моя родина!

– Знаю… от меня ничего не укроется… я все знаю…

– Всему миру известна твоя проницательность, несравненный… Все народы удивляются ей, а я, теперь испытавший это на себе, могу сказать: они правы, нет более проницательного, всеведущего человека на земле, чем Михаил Порфирогенет – повелитель Византии. Он читает сердца людей и их мысли, как открытый свиток.

Михаилу очень понравилась эта речь. Он всегда был склонен к лести, и, чем беззастенчивее была лесть, тем более она была ему приятна. Поэтому македонянин произвел на него очень приятное впечатление.

– Я, знаешь, хочу говорить с тобой о делах… о важных делах… Никто не должен слышать. Оставь нас! – кивнул император протостратору. Тот моментально исчез с поклоном. Михаил и Василий остались с глазу на глаз.

Напрасно, однако, повелитель Византии считал себя проницательным. Напрасно он верил в этом отношении льстецам… Если бы он мог на миг приподнять завесу будущего и заглянуть в него, он принял бы все меры, чтобы этот человек, теперь смиренный и почти что приниженный, с таким подобострастным вниманием ожидающий, что скажет ему повелитель, был бы как можно скорее уничтожен, стерт с лица земли…

Увы! Даже мудрецы не могут проникнуть в тайны будущего. Михаилу недоступен был истинный смысл совершающихся перед ним событий, а о том, чтобы проникнуть в будущее, не могло быть и речи.

Македонянин стоял перед своим повелителем. С тех пор как они остались одни, Василий изменился. Он прямо и смело смотрел в глаза Михаилу, смущая его этим своим до дерзости вызывающим взглядом. Император некоторое время подыскивал слова для начала разговора.

– Э… знаешь ли? Я все знаю, все… Но ты был в народе?

– Был.

– Что там говорят?

– Прославляют твое имя, несравненный!

– Знаю… А что говорят об ипподроме?

– Жалуются, что забыл его. Ведь давно уже не было ристалищ.

– Так, так… и это я знаю. Ты видишь, мне все известно. Но что же делать! Мы были во благо народа заняты важными делами…

Чуть заметная улыбка скользнула при этом возгласе по губам Василия. Михаил заметил это.

– Ты смеешься, несчастный? – воскликнул он. – Над кем? Может быть, надо мной?

Он даже приподнялся со своего золотого кресла, ожидая ответа.

Участь македонянина висела на волоске. Однако он быстро нашелся.

– Прости, несравненный, – спокойно заговорил Василий, – прости мне это невольное мое преступление, но я знаю, твоя проницательность уже подсказали, что эта моя невольная улыбка относилась вовсе не к тебе.

– Я знаю!.. Я все знаю, но я требую, чтобы мне говорили правду, одну правду!

– Мое сердце открыто пред тобой. Моя улыбка относилась…

– К кому?

– К тем безумным, которые уверяли, что ты забыл ипподром ради восторгов любви. Разве не безумны те, кто мог хотя бы на миг один предположить это?

Лицо Михаила прояснилось. Гроза над головой македонянина пронеслась, не разразившись.

– Так, так, – закивал головой Михаил, – я верю тебе, ты говоришь правду… Но кто были эти безумцы? Назови мне их!

– Прости, несравненный, я – человек новый и мало кого знаю по именам.

– Хорошо, когда узнаешь, приходи и скажи мне, прямо скажи! Я все знаю, но требую правды, да, вообще, ты приходи прямо ко мне. Хочешь, я прикажу назначить тебя моим протовестиаром? Ты мне очень нравишься! Или нет, подождем, зачем возбуждать лишнюю зависть? А ты скажи потом имена безумцев, осмелившихся так думать обо мне.

Македонянин низко поклонился императору.

«Если мне кого-нибудь нужно будет устранить со своей дороги, я назову тебе его имя!» – подумал он.

– Теперь скажи, народ очень скучает о ристалищах? – снова заговорил Михаил.

– Он ждет их с нетерпением, как твоей великой милости.

– И народ получит ее!

– Тогда он будет счастлив, как в тот день, когда после дождя и бурь из-за туч появляется солнце на небе.

– Ты так думаешь? Разве народ так уж любит ристалища?

– Он любит солнце…

– Какое?

– Его освещающее, оживляющее, ободряющее.

– Что ты говоришь? Что за солнце?

– Ты, несравненный! Кто же, кроме тебя, может быть для Византии солнцем?

Эта новая лесть окончательно расположила Михаила к македонянину.

– Так, так, ты хорошо говоришь, я очень люблю правду, – закивал он головой. – Но скажи мне, ты это должен знать, за кого народ? Мы и все наши предки всегда были за Зеленых. Это – хороший, яркий цвет, мы любим его, но разве есть вкус у низменной черни?

– Ты справедлив, как всегда, несравненный! Ведь победы Зеленых знаменуют собой урожай.

– Так, так! Хлеб – это богатство страны, но чернь не понимает этого. Она за Голубых?

– Не думаю… Теперь так мало мореходов в Византии.

– Тогда примут ли Голубые состязание?