Аркадий Куратёв - Исторические сюжеты и действующие лица. Новеллы

«И вот я входил в огромные каменные ворота, на которых лежат два презрительно-дремотных льва и уже густо растет что-то дикое, настоящая трава забвения, и чаще всего направлялся прямо во дворец, в вестибюле которого весь день сидел в старинном атласном кресле, с короткой винтовкой на коленях, однорукий китаец, так как дворец есть, видите ли, теперь музей, „народное достояние“, и должен быть под стражей».

(«Неcрочная весна». И.А.Бунин, 1923 год). Судьбу всей коллекции отследить невозможно. Самой значительной потерей я считаю картину Рембрандта «Христос со сложенными руками», которую сегодня можно увидеть в «Собрании Хайдов», штат Нью-Йорк.

В 1973 году дух прежних хозяев усадьбы все ещё присутствовал: в Семеновском, в зданиях графской постройки функционировали больница, детский сад, сельсовет, куда осенью 1973 года мы заглянули со своей будущей супругой и нас связали брачными отношениями, продолжающимися по сегодняшний день. Гнева и осуждения былых хозяев и их быта у местных жителей уже не было. Жизнь продолжалась. За пару лет до моего приезда изыскатели развернули «бурную» деятельность и, не вылезая из-за стола, состряпали первичную документацию по геологическим изысканиям в районе будущего объекта. Хмель прошел; подтянулись экскаваторы, начали копать, не обращая никакого внимания на странные, прожженные внутри дубовые стволы. Однако, через несколько дней работы вода заполнила котлован и технике стало невмоготу. Оказалось, что не имевшие высшего образования крепостные строители прекрасно справились с отводом родниковых вод. Срочно повторили изыскания и перенесли строительство на несколько сотен метров выше. Заодно уничтожили и вишнёвый сад: как тут снова не помянешь Антона Павловича!

Огибая усадьбу, асфальтовая дорога вела на «Объект»; через Лопасню был перекинут аккуратный белый мост, под которым жила семья канадских водных крыс – ондатр, завезенных каким-то хозяйством для разведения. Видимо, парочка крыс оставила новых хозяев и зажила самостоятельной жизнью. Людей они не боялись, в вечернее время плавали по реке и позволяли фотографировать себя.

«Объект» нынешние исследователи называют «Дальняя дача» Сталина. Со своей стороны, общаясь с людьми, долго проработавшими на «объекте», я слышал имена Лаврентия Берия и дочери Сталина Светланы; затем дача персонально не закреплялась и стала обслуживать членов Политбюро. Очень тепло в этом контексте вспоминали хрущевские встречи с интеллигенцией – на следующий день под кустами нашли изрядное количество не выпитых бутылок водки и «Старки», которая ценилась знатоками. Не скажу, что внутренняя жизнь «объекта» как-то особенно влияла на нашу жизнь, но присутствие его ощущалось и случаи были.

Небожители, нет-нет, да и давали о себе знать. Через три недели с начала моей службы уходили в запас двухгодичники предыдущего призыва – толковые ребята. Отмечали событие на берегу Лопасни, под деревьями, метрах в двухстах от ворот дачи. С водкой и шашлыками, понятно. В 22 часа нас, молодых лейтенантов, отправили отдыхать; зато подтянулись старшие офицеры и командир части – всё по протоколу. Ближе к полуночи начпрод Слава Цыбульский выступил с коронным номером. Исполнял он всегда одну и ту же песню – старинную русскую, на слова Н.А.Некрасова, музыка, опять-таки народная – «Меж высоких хлебов затерялося..». Злые языки потом поговаривали, что эту песню Слава выучил в пионерском лагере, стал заядлым исполнителем и приобщил к ней весь отряд – представляете себе пионеров, марширующих под «Горе горькое по свету шлялося»? Нет? А мне верится, что так и было. Голос у него был высокий и хорошо звучал в вечерней тишине. Далее – со слов коменданта дачи Пётра Федоровича Чернова – на столе у него зазвенела вертушка и знакомый всему миру глуховатый голос министра иностранных дел СССР Громыко осведомился:

– Кто безобразничает возле дачи?

– Офицеры провожают сослуживцев в запас. Прикажете прекратить безобразие?

Андрей Андреевич немного подумал и принял решение:

– Нет! Пусть продолжают!

В другой раз в усадьбу пожаловал М.А.Суслов собственной персоной. Сопровождала его дочь. И в этом случае никакого конфуза не произошло, поскольку ответственным по части в эти выходные был майор Афанасий Карпович Графеев, фронтовик, человек настолько тертый и бывалый, что мне и представить трудно ситуацию, в которой бы он растерялся. По своему обыкновению он стоял у круглой клумбы и курил папиросу, когда в поле зрения его возникло знаменитое длинное пальто, шляпа и калоши. Львы взирали на всё это с недоумением, но они Афанасия Карповича не волновали – дневальный сделал угрожающее движение навстречу гостю, пытаясь его остановить. Афанасий Карпович оказался проворнее: отбросив папиросу, левой рукой он засунул дневального обратно в будку, а правую поднёс к фуражке и отрапортовал:

– Товарищ Член Политбюро … (далее по тексту рапорта).

Михаил Андреевич, весьма довольный, осветился знаменитым оскалом:

– Откуда вы меня знаете?

– Вас вся Россия знает!

Следующие сорок минут компания гуляла по усадьбе, которая выглядела все-таки вполне представительно. Говорил в основном Графеев – ох, как он умел увлечь собеседника! Мало того, за время прогулки Афанасий Карпович ещё распорядился изготовить силами каптенармуса роты обеспечения «Книгу Почёта части» – вероятнее всего, из дембельского альбома. Суслов извлек ручку и исписал в ней целую страницу! И покинул усадьбу, весьма довольный прогулкой.

Мне довелось видеть этот артефакт – он хранился с этого дня в штабе и был предметом постоянных упоминаний на разного рода совещаниях и сборах. Спрашивал я у Афанасия Карповича, с которым был в хороших отношениях, об охране члена Политбюро – он отвечал, что в тот вечер охраны не видел. Позже мемуаристы подтвердили его правоту – Суслов охрану не любил. Графеева в 1974 году уволили; что стало с «Книгой почета» не знаю. Может где-то и хранится до сих пор. В сентябре 1975 года и моему пребыванию в Семеновском пришел конец. Дежурный автобус части отвез нас с женой на станцию Шарапова охота. Оттуда электричкой мы добрались до Тулы, навестили её родителей, затем фирменным поездом №13 понеслись в Закавказье. Где предстояло провести следующие девять лет службы. Уже в иной системе.

«Отрада» частенько снилась такой, какой мы её видели при отъезде. Уже в новое, постперестроечное время я случайно увидел телесюжет о искателях кладов и позвал жену: «Смотри, Семеновское»! Она поверила не сразу – лишь потом согласилась: да, ребята шарили в подвале главного корпуса.

Грешен: не верится мне, что благой призыв чиновника московской области может быть услышан и найдется состоятельный человек, способный пожертвовать средства и восстановить «Отраду». Нет среди них людей, подобных Орловым. Сам старый дворец похоже, уже заметно устал от такой жизни – но куда денешься: строили – то на века.