Виктор Коростышевский - За веру, царя и Отечество

На месте побоища в мелкой весенней лужице лежал самовар. Медные его грани были сильно помяты, на черной шее исчезла маленькая головка с венчиком, но самое ужасное – у самовара не было крана. На том месте, где недавно красовался замысловатый вращающийся вензель, зияла черная дырка …

Долго вспоминала вся округа ту веселую масленицу. Мужики, цыкая щербатыми ртами, добродушно посмеивались: «Хорошо тогда погуляли!».

* * *

У крупных помещиков на все случаи жизни были в хозяйстве хорошие специалисты: сапожники, портные, столяры-краснодеревщики, шорники, каретники, фельдшеры и ветеринары… Держал ли когда-нибудь Сергей Александрович Меншиков в своем имении театр с крепостными актерами, как, например, Юсуповы, Долгоруковы или Волконские, – не знаю, лишнего сочинять не буду, а вот то, что крепостных детей–сирот светлейший князь Меншиков отправлял на учебу, известно доподлинно.

Учили рукастых недорослей у мастеров известных, часто столичных. Три-четыре года учебы за великий срок не считался, но кончившие обучение обязаны были вернуться к своему благодетелю. Цена такого крепостного работника на невольничьем рынке возрастала в десятки раз, и если он, пренебрегши господской милостью, всё-таки искал счастья на стороне, то и оброк ему барин назначал значительно выше, нежели неученому мужику.

Только несведущие люди могут полагать, что помещик, кроме как о собственных удовольствиях, ни о чем другом не думал. Бывали, конечно, исключения, но в течение одного-двух поколений легкомысленные, « без царя в голове », господа разорялись вчистую.

Да любой крестьянин, гоняя свою лошадку на пашню, не забывал её напоить-накормить, и отдых ей дать, чтобы завтра она снова исправно тянула ярмо.

Короче говоря, та давняя поездка по немецким колониям даром для сенатора Меншикова не прошла. Мысль о школах для крестьянских детей всё время бередила голову просвещенного крепостника и однажды, в начале 1809 года, вызвав к себе управляющего Гохмана, он решительно потребовал открыть в сходненской вотчине школу.

– Поставьте новую избу возле церкви, в ней же и учителю жильё определите. Собственных детей учить будем бесплатно, а ежели из чужих поместий охотники до учебы будут, то за умеренную плату следует тех детей тоже принимать.

– Слушаюсь, ваша светлость!

Меншиков помолчал, что-то прикидывая в уме:

– И ещё. Обслугу для школы подберите из местных. Подготовьте смету на все расходы и до Крещения представьте на утверждение в Главную контору.

– Слушаюсь, ваша светлость!

Школу возле церкви Владимирской иконы Божией Матери к концу лета поставили. Запрашивая разрешение в Синоде на строительство, Меншиков неожиданно получил на эти цели безвозмездную ссуду в тысячу рублей, а местный дьяк Иван Васильев приобрел право работать по совместительству учителем Закона Божьего. Наняли в школу сторожа-истопника – грозу местных мальчишек, отставного хромого служаку Косму Яковлева; подобрали и хозяйку – бездомовую солдатку Евдокию Афанасьеву – для поддержания в школе чистоты и порядка.

А вот с учителем вышла заминка – не нашлось такового в округе. Альберт Карлович долго голову ломать не стал: обязал «сеять разумное, доброе, вечное» сельского писаря Кузьму Назарьева. Тридцатипятилетний мужик, давно отвыкший от землепашества, новому назначению был рад – общинное содержание писаря было более чем скудным. Ещё при жизни бурмистра Кувалды писарь грозился уйти от юровской общины к филинской, которая обещала кормить сытнее, но видно не хлебом единым жив человек. От родной земли корни оторвать не долго, а вот приживутся ли они на новом месте – это ещё большой вопрос.

Светлейший князь Сергей Александрович Меншиков закупил для школы буквари, тетрадки, бумагу, прислал аспидные доски и белые грифели к ним; дьяк Иван Васильев разжился часословами и псалтырями. Хоть завтра можно начинать занятия, но вот уже и лето к концу подходит, а ни одно-

го прошения о приеме ребенка в школу не поступило.

Обескураженный таким положением дел Альберт Карлович обязал учителя пойти по домам. В чем дело? Знать грамоту, уметь читать и писать вроде бы хотели все – тогда почему нет желающих пойти в школу?

На краю деревни Юрово, от которого до Машкина рукой подать, стояла изба Феодора Романова. Старый вдовец тихо доживал свой век в угловой клетушке. В избе, где жили три его сына с невестками и стайками детей, отца никто не жаловал, более того, тихо проклинали.

Лет пятнадцать тому назад, когда Феодор был ещё полон сил и сыновья его Изот, Анисим и Игнатий беспрекословно ему подчинялись, у главы семейства было заведено неукоснительное правило: по осени часть денег из сезонного дохода прятать «на черный день». Где отец их прятал – зарывал ли в землю, хоронил ли в каком дупле, или в хлеву тайник соорудил – ни жена, ни сыновья не знали. Сыновья законно рассчитывали со временем получить от отца свою долю. Так и жили – скромно, экономя каждую копейку. Возможно, от вечной нужды и жена Федора Романова раньше времени в могилу сошла.

Однажды, после завершения сезона и очередной тайной отлучки отца, глава семейства появился в избе в страшном смятении – на нём буквально не было лица. Из бессвязных слов старика родня только и поняла, что «деньги из тайника пропали». На ночь глядя сыновья искать тайник не пошли – отец был как полоумный и ничего толком сказать не мог. Решили, что утро вечера мудренее. Федор Романов ночью глаз не сомкнул: сидел на лавке и обреченно мотал головой. Он то мычал, как глухонемой, то скулил по-щенячьи, то безутешно плакал, не откликаясь на голоса невесток, не замечая рядом с собой перепуганных внуков.

Утро мудренее не стало. Отец, по всем признакам, тронулся умом и стал совсем плох. Сыновья запоздало спохватились, что давеча ночью всё-таки надо было пойти со стариком искать тайник, или крепко напоить его водкой, тогда, глядишь, всё и обошлось бы.

Попытки найти тайник ничего не дали. Несколько раз они выводили блаженного отца на двор, за околицу, но тот только счастливо улыбался и нёс околесицу. Когда стало ясно, что многолетние накопления безнадежно сгинули, в доме зазвучали проклятия. Отца переселили в крохотную клетушку, проявляя к нему полное небрежение…

В это самое семейство и зашел под вечер новоявленный учитель Кузьма Назарьев. У старшего из братьев, Изота, подрастали дочки Ефросинья, Евдокия и сын Аким восьми лет; у среднего – Анисима – два сына, у младшего – Игнатия – две дочери, все отроки школьного возраста.

– Здравствуйте вам, дорогие хозяева! Хлеб да соль вашему дому!

– Здорово, Кузьма, коль не шутишь. Чего вдруг нелегкая занесла? – Изот отложил в сторону недоплетенный куль.