Олег Ярков - Туман. Книга четвёртая

– Я тебя запомнил!

После чего унёсся за иной угол дома, оглашая простор перед собою звуками, не поддающимися никакой классификации.

Около минуты было тихо. А после – то там, то там стали подавать голос птицы. Ветер, сперва, неуверенно, а вскорости смелее и смелее зашевелил листвой деревьев. Окружающий мир снова становился миром.

– А к кому он обращался? – Всё ещё держа бутылку в руке, проговорил штаб-ротмистр.

– Боюсь, что мои худшие опасения примут вполне вещественное проявление.

– А как, сказанное вами, прозвучит по-русски?

– Прозвучит так – угроза нависла над каждым из нас, поскольку персонально никому расправа не обещана. Так сказать – русская рулетка. Давайте же выпьем, чтобы хмель развеял грядущий ужас обещанной расправы.

– Господи, что же вы за болтуны такие, а?

Вышедшая на звуки сыновьих игр Циклида, так и осталась стоять в дверях, слушая разглагольствования друзей.

– Тебе, уважаемая Циклида, бояться нечего, тебя-то он не тронет. А нам, с Кириллой Антоновичем, осталось жить совсем малость. Принеси винца приговорённым, в последней просьбе грешно отказывать.

Кухарка, с улыбкою, удалилась за новой бутылкой, а друзья-помещики с улыбкой встретили её скорое возвращение.

Что тут сказать? Радушие, душевность, летний вечер, покой, мир, 1903 год.

И всё же, сочту за надобное вернуться назад, к событиям, венчавшим некие похождения, позже названные «Ведищеложским делом», а именно к встрече наших друзей с надворным советником Толмачёвым Александром Игнатьевичем в банкетной зале ресторации «Крым».

Поверьте мне, нет ни малейшей надобности, пускаться в подробный пересказ той встречи. Она была радушной, долгожданной и продолжительной в рамках приличия.

Надворный советник очень мягко, но тоном, не рекомендующим ослушание, упросил Кирилла Антоновича впредь не касаться вопросами личностей тех людей, кои оказались причастны, либо являлись заинтересованными в том самом «Ведищеложском деле». Не напрягая ваше внимание на этой части их беседы, могу от себя добавить, что Александр Игнатьевич сказал почти слово в слово то, что в тот же самый день, но несколькими часами ранее, на подобный вопрос помещика высказался господин Фсио. Ответы сих господ многословными и откровенными назвать не повернётся язык, а посему мы с вами можем лишь вообразить, какие высочайшие персоны империи оказались в касательстве к сему странному делу.

Было в тот вечер и ещё одно событие. По требованию надворного советника в банкетную залу вошли два мужика, по виду – сильно пьющие кузнецы. Тяжкий дух, источаемый давно не мытыми телами и многодневным испитием крепких вин, наполнили залу настолько густо, что в пору было отворять окна.

Что, собственно говоря, сделано и не было.

Сей парой, по представлению надворного советника, оказались его лучшие агенты, подготовленные таким способом для выполнения особо опасных заданий. И таковое задание им поручалось сегодня – забрать у Кириллы Антоновича Чёрную Библию и доставить оную в… специальное место. Для надёжного сохранения.

Модест Павлович высказался весьма положительно о том, что подобная маскировка, применяемая агентами, может оказаться определённо действенной в деле такой важности. «Кто, – как выразился штаб-ротмистр, – станет подозревать гуляк в том, что они выполняют какое-либо задание? И кто отважится учинить им досмотр, учитывая этот… это амбре». Амбре – именно так и выразился Модест Павлович.

А господин Толмачёв, видимо досыта пресытившись этим самым «амбре», настоял на скорейшей передаче Библии ожидавшим агентам.

Передача прошла без эксцессов. В том смысле, что книга, прежде проявлявшая какую-то привязанность к помещику, и не единожды реагировавшая на слова и поведение «нового друга» странным, вовсе не книжным манером, на сей раз вела себя так, как вела бы себя любая иная книга – безучастно. Что, скажу вам по секрету, расстроило помещика. Но, самую малость. И тут же отпустило.

Когда агенты, получив строгий наказ и напутственное благословение, удалились, Модест Павлович и Александр Игнатьевич в четыре руки распахнули окна и с упоением принялись вдыхать свежий московский воздух.

– Тяжела служба у ваших агентов, – уже сдавленным голосом, от удерживаемого дыхания, пробурчал помещик, и скоро пристроился третьим у распахнутых окон.

И напоследок. Вероятно, вы ещё помните младшего унтер-офицера Тимофея Сомова? Вот и славно! Желаете знать, что стало с ним? Извольте! Господин Фсио слова своё сдержал, и отпустил Тимофея, прекратив преследование по ранее предъявленному обвинению. Однако (вот каков хитрец!), до ведома унтера Сомова доведено не было, что его освобождение имело основой ходатайство господ Ляцких и Краузе. Не имея ни малейшего понимания о том, что у него появились таковые покровители и благодетели, Тимофей свято уверовал в заступничество ангела-хранителя, избавившего его от нависшей кары, и с удесятерённым рвением принялся служить царю и Отечеству.

Такое изменение в человеке не осталось безнаказанным. Переступив через одно звание, Тимофей получил новые нашивки помощника околоточного надзирателя – фельдфебеля.

Теперь возможно и порассуждать о странных поворотах в судьбе, о нравоучительности грядущего наказания, о символичности коллизий в жизни и много ещё о чём. Только, стоит ли сейчас об этом? Мне видится, что нет. Просто прогуливаясь по Москве, и встретив серьёзного фельдфебеля Сомова Тимофея, припомните его похождения, приведшие его к быстрому чину, ответственности и внутренней дисциплине. И, ежели вам станет в охоту, то передайте ему поклон от Кириллы Антоновича и Модеста Павловича, вот уж он обрадуется!

И, в послесловии прежде сказанного, о событии, ставшим причиной написания сей главы. Или не её одной, а долгого повествования. Но, это при условии, что на то станет желания у господ-помещиков поведать нам в подробностях о тех похождениях, кои выпали на их долю сразу же, после прибытия в имение Кириллы Антоновича нарочного с конвертом, скреплённым сургучными печатями и украшенным гербовыми штемпелями.

По обыкновению, письма, подобные этому, отправлялись лишь одним человеком – надворным советником Толмачёвым.

Поставив размашистую подпись, напоминавшую геральдический вензель, на бумаге, подтверждающей получение сего письма, помещик тут же отправил прохвоста Прошку в имение к другу с настоятельной просьбой незамедлительно прибыть по весьма и весьма срочному делу.

Малость подросший кухаркин сын (относительно момента первого знакомства с ним), уже наловчился довольно сносно управляться с конём, потому и был отправлен к Модесту Павловичу верхом.

– Примчался, как только услыхал о вашей просьбе. Что стряслось? – Передавая поводья подоспевшему конюху, спросил штаб-ротмистр. – Не пои его сразу, пусть остынет! Злойка, побудь с ним, да веди себя, как подобает! Так, Кирилла Антонович, что за надобность?