Алевтина Татищева-Никитина - Николай II. Царские похороны. Последняя дорога последнего императора

Редактор Алевтина Алексеевна Татищева-Никитина

Фотограф Алексей Аркадьевич Татищев

© Алевтина Татищева-Никитина, 2018

© Алексей Аркадьевич Татищев, фотографии, 2018

ISBN 978-5-4483-8414-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Трагическая гибель семьи последнего императора России и его приближенных остается одной из самых страшных страниц мировой истории. Автор этой книги рассказывает о людях, которые посвятили себя раскрытию тайны расстрела в доме Ипатьева. О том, как трудно Россия признавала это преступление.

Время все дальше уносит от нас июльские дни 1998 года, когда останки последнего российского императора были преданы земле. Но трагическая история гибели его семьи по-прежнему волнует умы и души людей. Пишутся книги, снимаются фильмы. На переломе двух веков все больше думается о трагическом переломе, который пережила Россия в начале века двадцатого. Там ищем мы ответы на многие главные вопросы сегодняшней жизни. Права и ответственность власти перед страной, соотношение личного и общественного в судьбе человека, выбор пути России – это только то немногое, о чем думаем мы, прикасаясь к судьбе Николая II.

…У меня есть приятель – театральный режиссер. Он родился в Свердловске, сейчас живет в Париже, у него жена-француженка (уже не первая). В 70-е годы, студентом, репетируя свой едва ли не первый спектакль в стенах тогда еще не снесенного дома Ипатьева, он вынес оттуда ржавый гвоздь. Этот гвоздь (ровесник дома и свидетель кровавой трагедии лета 1918-го) мой друг считает едва ли не самой важной вещью в российском багаже, собранном при отъезде. Когда-нибудь хочет подарить этот гвоздь потомкам Романовых. Этот гвоздь и серебряный рубль с портретом Николая II, завещанный Алевтине Татищевой-Никитиной её матерью, – вещи одного порядка. То, что делает лично причастным к ходу истории, то маленькое звено, тронув которое ты ощущаешь дыхание истории, видишь лица творящих ее людей. Все становится зримым и осязаемым, объемным и очень личностным.

Алевтина Татищева-Никитина написала историю «долгих похорон», историю прощания России с останками Николая II, его семьи, приближенных и слуг как очень личную историю. Панорамная картина общества, мучительно осмысливающего свое прошлое, искупающего ошибки и преступления, возвращающего исторические и нравственные долги, для неё сплетается с историей храма, взорванного в её родном Камышлове не в «безбожные» двадцатые, а уже в семидесятые, своей семьи и своего поколения, тоже попавшего в жернова истории, пусть не кровавые, но весьма жесткие: из комсомольской юности прямо в объятия дикого рынка.

В дождливые июльские дни 1998-го, когда сначала в Екатеринбурге, а затем – в Санкт-Петербурге прощались с пленниками дома Ипатьева, история вдруг сконцентрировалась, страницы восьми десятилетий (от июля 1918-го до июля 1998-го, от расстрела Романовых до погребальной церемонии) пронеслись перед мысленным взором, и глава закрылась. После июля 98-го был август, дефолт, пришли иные, жесткие времена и другие, тоже очень далекие от демократической романтики Собчака и Ельцина лидеры нации. «Мы успели», – вскоре стали говорить о романовских похоронах их организаторы и участники.

У повествования Алевтины Татищевой-Никитиной есть главный герой – Александр Авдонин, раскрывший одну из самых страшных тайн XX века, нашедший царскую могилу на старой Коптяковской дороге. Это характер мощный, притягательный, резкий, выписанный с любовью и восхищением, рядом с ним – другие герои. Совсем не те, кто «представительствовал» на траурной церемонии в Петропавловском соборе: Ельцин, Немцов, Лихачев, Михалков, Радзинский… Автора интересуют не парадные персонажи телевизионной «картинки», а люди «за сценой»: судмедэксперт Петр Грицаенко, собственноручно достававший из трясины на старой Коптяковской дороге каждую косточку, архитектор Светлана Наливкина, проектировавшая захоронение в Екатерининском приделе Петропавловского собора, столяр-краснодеревщик Алексей Тарасов, делавший исторические гробы, правнук повара Харитонова Петр Мультатули, внучатый племянник Николая II Андрей Андреевич Романов, безымянные екатеринбургские старушки, молившиеся за невинно убиенных в храме Вознесения Господня… Именно они придают необычайную достоверность и исторический объем этой истории, именно знакомство с ними позволяет согласиться с утверждением автора: «Здесь, в Екатеринбурге, произошло главное. Именно здесь состоялся главный акт покаяния. На этой земле каялись потомки тех, кто совершил это страшное преступление 80 лет назад».

Замечательно, что у этого «главного» оказался талантливый летописец, свидетель небесстрастный, но точный и объективный, совместивший журналистское расследование с эмоциональным монологом о времени и о себе. У этой книги есть ценность исторического документа, серьезной исследовательской работы и захватывающая личностная интонация: то, что так властно захватило в свое время автора, не сможет оставить равнодушным читателя этой книги.

Владимир СПЕШКОВ

Бывают моменты, когда история становится осязаемой. Это чувство привычно, наверное, для историков, особенно археологов. А журналиста, который сломя голову гоняется за новостями и пытается поймать ускользающее время, оно вдруг однажды останавливает на полном скаку и хватает за рукав: оглянись! Так случилось со мной весной 1998-го, когда я услышала о том, что готовятся похороны семьи последнего российского императора. Тема казалась настолько огромной и глубокой, что я была убеждена: ее уже захватил кто-то из более опытных коллег. Свобода свободой, но в газете у каждого есть свой «огород», который он любовно возделывает и оберегает. Но все же я набралась смелости и дрожащим голосом предложила на редколлегии: «Надо бы съездить в Екатеринбург, разузнать про царские похороны». О, радость, ни один газетный зубр не отреагировал. «Ну, съезди», – сказали мне и приступили к другим неотложным делам. Сначала я не могла поверить в то, что случилось, что эта тема – моя. А потом – испугалась.

Отношения с историей, как сводом имен, дат и событий, у меня всегда были сложные. Мне всегда не хватало во всем этом живых людей, личностей, к которым можно было как-то относиться – любить или ненавидеть, восхищаться или презирать. А в старших классах, когда дети начинают уже что-то соображать, на нас проводили какой-то педагогический эксперимент, и касался он именно истории. Учительница (я не помню, как ее звали, помню только, что она говорила: