Валерий Есенков - Иоанн царь московский Грозный

«Лета 7058 приговорил царь государь с митрополитом и со всеми бояры в полках быти княжатам и деется боярским с воеводами без мест, ходити на всякие дела со всеми воеводы, для вмещения людем, и в том отечеству их нет унижения, которые впредь будут в боярех или в воеводах, и они щитаются в отечестве…»

Зато вторым указом он выговаривает себе верховное право в военное время самому лично, своим разумением и произволом назначать воевод не расчету мест, родства и свойства, а как польза военного дела велит:

«А воеводам в полках быти, большой полк, да права рука, да лева рука по местам, а передовой да сторожевой полки меньше одного в большом полку воеводы, а до правой и левой руки и до другого в большом полку дела нет, а с теми без мест, кто с кем в одном полку послан, тот того и меньше, а воевод государь прибирает, рассуждая их отечество, и кто кому дородился, и кто может ратный обычай содержати…»

Тут же он заходит на подручных князей и бояр с другой стороны. Сплоченные жаждой воровского обогащения, они в едином строю отбивают у него корыстное право в мирное время считать родством и свойством, как искони повелось, то есть прежде всего считаться родством и свойством при назначении на выгодные места наместников и волостелей, на которых им простор дорогой брать, сколько взял, – он с решимостью жесткой, непримиримой урезывает права самих наместников и волостелей, втесняет эти прежде расплывчатые права в определенные рамки закона, причем за пренебрежение начертанными им рамками грозится суровыми карами, чего не слыхано отродясь, при самом дедушке, Иване Васильевиче, грозном правителе, после Ярославовой Правды, чуть не пятьсот лет спустя, издавшем первый судебник, не было и помину и карах наместникам и волостелям, брали, сколько могли, обычай такой, а он что?

Подручные князья и бояре волнуются, почуя серьезный ущерб своей калите, а тут Алешка Адашев, выскочка, неизвестного племени, исправно исполняет его указание и представляет новый Судебник, изготовленный под руководством и наблюдением самого Иоанна, не куда-нибудь представляет, а в Казенный приказ. С лобного места Иоанн уговаривал выборных от городов и селений: «Оставьте ненависть и вражду, соединимся все любовию христианской», и обещал громогласно: «Отныне я ваш судия и защитник». И вот в самом деле отныне всякому боярину, окольничему, дворецкому, казначею, дьяку, наместнику, волостелю, тиуну и любому прочему судие несладко придется, если в голову себе заберет не по правде судить, ибо уже третья статья определяет не сулящие вольготной жизни последствия:

«А который боярин, или окольничий, или дворецкий, или казначей, или диак в суде посул возьмет и обвинит кого не по суду, а обыщется то в правду: и на том боярине, или на окольничем, или на дворецком, или на казначее, или на диаке взятии исцев иск, а пошлины на царя и великого князя, и езд, и правда, и пересуд, и хоженое, и правой десяток, и пожелезное взяти втрое, а в пене что государь укажет», в общем, кучу денег придется в казну отвалить за нерасчетливо, нескрытно взятый посул.

Ещё более строгие меры применяются к тем ответственным лицам, которых царь-государь пошлет разбирать самые серьезные дела, то есть дела о татьбе и разбое:

«А пошлю которого неделщика имати татей и разбойников, и ему имати татей и разбойников безхитростно, а не норовити ему никому; а изымав ему татя или разбойника не отпустити, ни посулов не взяти; а опричных ему людей не имати. А поноровит который неделщик татю или разбойнику по посулам, а его отпустит и уличат его в том; Ино на том неделщике истцов иск доправити, а его казнити торговою казнию да вкинуть в тюрму, а в казни, что государь укажет…»

Однако Иоанн уже довольно знает изворотливый норов подручных князей и бояр, знает отлично по опыту, что закон подручным не писан и что на их совесть положиться ни на полушку нельзя, и потому он догадывается поставить их под гласный контроль выборных от земли, от городов и селений, чтобы выборные от земли неподкупленным оком наблюдали правосудие наместников и волостелей и о всяком неправосудии царю-государю били челом. Об этом в Судебнике тоже статья:

«А бояром и детем боярским сидити, за которыми кормления с судом с боярским, а на суде у них и у их тиунов быти, где дворской дворскому, да старосте и лучшим людем, целовальником. А судные дела у наместников и у их тиунов писати земским диаком; а дворскому да старосте и целовальником к тем судным делом руки свои прикладывать. А противни с тех судных дел слово в слово, писати наместничим дьяком; а наместником к тем противнем печати свои прикладывати…»

И особо указывает в той же статье:

«А без старосты и без целовальников не судити…»

Затем вменяется в обязанность всем наместникам и волостелям старост и целовальников при себе завести.

Оградив своих подданных от произвола в суде, он ограждает от расхищения казенные, то есть, как их называют, черные земли, уже изрядно разграбленные во времена подлого боярского самовластия, что в горле подручных князей и бояр едва ли не самая острая кость:

«А кто сорет межу, или грань ссечет, из царевы и великого князя земли, или у боярина, или у монастыря, или боярской у монастырского, или монастырской у боярского: и кто в тех межу сорет, или грань ссечет, ино того бить кнутьем, да истцу на нем взять рубль. А хрестьяне меж себя, в одной волости или в селех, хто у кого межу переорет или перекосит, ино волостелю или посельскому имети на нем за боран два алтына…»

Вместе с тем он стесняет переход крестьян из владения во владение, опять же заботясь о прочных доходах казны, поскольку большей частью уходят с черных земель, разоряемых наместниками и волостелями, уходят в монастыри и к боярам, всё ещё огражденным жалованными грамотами от даней и пошлин в казну:

«А хрестьянам отказыватися из волости в волость и из села в село один срок в году: за неделю до Юрьева дни осеннего и неделю по Юрьеве дни осеннем. А дворы пожилые платят в полех за двор рубль да два алтына, а в лесех, где десять верст до хоромного лесу, за двор полтина да два алтына. А который хрестьянин живет за кем год, да пойдет прочь, и он платит четверть двора; и два года поживет, и он платит полдвора; а три года поживет, и он платит три четверти двора; а четыре года поживет, и он платит весь двор, рубль и два алтына. А пожилое имати с ворот; а за повоз имати с двора по два алтына; а опричь того на нем пошлин нет. А останется у которого хрестьянина хлеб в земли, и как тот хлеб пожнет, и он с того хлеба, или с стоячего, даст боран, да два алтына. А по кои места была его рожь в земли, и он подать цареву и великого князя платит со ржи; а боярского ему дела за кем жил, не делати. А попу пожилого нет, и ходити ему вон бессрочно воля. А которой хрестьянин с пашни продастся кому в полную в холопи, и он выйдет бессрочно ж, а пожилого с него нет: а который хлеб его останется в земли, и он с того хлеба подать цареву и великого князя платит, а не похочет подати платити, и он своего хлеба земляного лишен…»