Валерий Есенков - Иоанн царь московский Грозный

Наконец тринадцатого декабря 1546 года, когда ему ещё не исполнилось семнадцати лет, он призывает к себе в палату митрополита Макария и долго беседует с архипастырем наедине. О чем они говорят? Известно, что Иоанн объявляет митрополиту решение: он хочет и должен жениться. Решение важное, но не из тех, чтобы долго о нем толковать, тем более что по тогдашним понятиям порог совершеннолетия им уже пройден и в желании связать себя узами законного брака не может быть ничего чрезвычайного. Между тем летопись извещает, что митрополит, умудренный годами. Лет приблизительно шестидесяти пяти, выходит от великого князя с просветленным лицом. Таким образом, можно предположить, что не женитьба явилась главным предметом этой уединенной беседы, а дела государственные, самый принцип правления, который в эти недели и месяцы окончательно вызревает в его голове. Конечно, он повествует о разорении Московского великого княжества, следствие бесконтрольного, бесшабашного управления мятежных князей и бояр, то и дело сменявших друг друга. Конечно, он говорит о власти единой и сильной, которая необходима для укрепления и процветания русской земли, не надо забывать, со всех сторон окруженной хищным, хоть и понемногу слабеющим, но всё ещё очень опасным врагом. Однако какой должна быть эта единая, сильная власть? Видимо, он возражает митрополиту Макарию: замышленное им Святорусское государство станет церковью, церковь вберет в себя всё, всё поглотит, все стороны жизни. Собственно он, человек благочестивый, не может против этого возражать. Слабость этой идеи он видит в том, что церковь может действовать только проповедью, только словом о благочестии и братской любви. В этом её сила, да в этом и слабость её. Кто станет проповедовать православные истины? Попы и монахи большей частью неграмотны. Кто станет слушать проповеди о заповедях Христа, когда и кровавые казни не всегда останавливают подручных князей и бояр, крест целовавших на верность но сплошь и рядом нарушающих крестное целование?

Макарий, именно умудренный годами, не может с его доводами не согласиться, Шестнадцать лет он проводил преобразования в новгородских монастырях и сражался то с язычниками, то с сектой жидовствующих, а и там до победы ещё далеко. Он готов приступить к преобразованиям во всех московских монастырях, но и тут он всё ёщё только в начале пути. Ему приходится, как ни горько, признать: церковь ещё не готова властвовать одной силой слова, утихомиривать и смирять, тем более не готова отражать отовсюду наседающих внешних врагов, иноверцев и супостатов. Так как же им быть?

Мы не знаем, какой ответ дает Иоанн. Его ответ можно вывести из последующих событий, главным образом из отношений, которые складываются между ним и митрополитом Макарием. Видимо, он напоминает своему отцу и молельщику, как он его величает, мудрость апостола, любимую им: Богу – Богово, а Кесарю – Кесарево. Он – государь, он станет миловать и казнить, собирать полки и бить внешних врагов. Митрополит обновит и укрепит православную церковь, так, как достойно её великому назначенью, и возьмет на себя духовное воспитание русского племени, чтобы со временем каждый русский, от князя, боярина и служилого человека до землепашца, зверолова и рыбаря, стал жить исключительно по благотворным и праведным заповедям Христа. Действуя каждый на своей ниве, неустанно помогая друг другу, они воздвигнут новое, действительно святорусское царство. А пока? А пока каждый из них станет нести свой крест.

Митрополит поражен. Даже ему, человеку широко начитанному, самостоятельно мыслящему, рассуждения просветленного юноши представляются замечательными, выходящими из ряду вон. Впечатление Макария так глубоко и значительно, что он служит молебен в Успенском соборе, точно совершается нечто необычайное, а после молебна рассылает приглашение всем князьям и боярам, даже опальным, что и само по себе явление чрезвычайно, собраться в Кремле.

Спустя три дня собирается двор. Знатнейшие из сановников, князья и бояре, митрополит, игумены и архимандриты ожидают в волнении, тишком переговариваясь между собой. Наиболее любопытные и смышленые угадывают, что дело идет о государственной тайне, и ждут с нетерпением ждут в общем-то заурядного происшествия в жизни великого князя – известия о вступлении в брак. Если что и занимает растревоженные умы, так это выбор невесты, поскольку для каждого важно, будет ли это одна из иноземных принцесс, или ею окажется дочь кого-то из них, счастливца, прямого правителя при юном, таком невысказавшемся., невыразительном государе, так что судьба многих решительно переменится, кого-то поджидает прямо за кремлевским порогом неминуемая опала, может быть, топор палача, кого-то возвышение и успех, так не ими заведено, этот порядок не им и менять.

Появляется Иоанн, серьезный и бледный. Тотчас видать: наступает его решительный миг. Всё, что было, приходит к концу, начинается новая, ещё не бывалая жизнь. Вероятно, он страшно волнуется и по этой причине долго молчит. Затем обращается к митрополиту Макарию с приготовленной, хорошо обдуманной речью:

– Милостию Божию, милостию Пречистой Его Матери, молитвами и милостью великих чудотворцев Петра, Алексея, Ионы, Сергия и всех русских чудотворцев положил я на них упование, а у тебя, отца моего, благословяся, помыслил жениться.

В напряженной тишине Иоанн излагает причины, которые побуждают его, великого князя московского, отказаться искать невесту за пределами Русской земли:

– Сперва думал я жениться в иностранных государствах у какого-нибудь короля или царя, но потом я эту мысль отложил, не хочу жениться на чужих государствах, потому что после отца своего и матери остался мал. Если приведу себе жену из чужой земли и в нравах мы не сойдемся, то между нами дурное житье будет, не будет тогда нам супружество счастием.

И заключает торжественно, громко, чтобы слышали все:

– Хочу жениться в своем государстве, у кого Бог благословит, по твоему благословению.

Князья и бояре диву даются, будто бы даже плачут от радости, как летописец позднее сочтет возможным довести до сведения потомства, качают головами и переговариваются между собой та громко, чтобы слышал наше солнышко, молодой государь: всем им привалило великое счастье, что государь, вишь, так молод, а ни с кем не советуется в таком большом деле, как выбор жены. Князья и бояре, естественно, лицемерят, потому что именно независимого, самостоятельного великого князя страшатся пуще татар, литовцев и ляхов и очень скоро выкажут свое нежелание принять его единую, действительно сильную власть. Митрополит же Макарий с искренним умилением ответствует, уже приготовленный к новшествам тайной беседой: