Елена Хаецкая - Атаульф

Про Лавана годья в храме рассказывал, так что для нас с Гизульфом эта история не новая, потому мы и плакать не стали. Про Лавана годья каждый раз рассказывает перед пахотой, когда наделы определяют.

Словом, заплакали и Одвульф, и мать наша Гизела. Одвульф в голос заплакал, громко, и штаны новые к груди прижал. На шум дедушка Рагнарис вышел. Спросил, не учинилось ли кому обиды. Одвульф снова про Лавана и жен иаковлевых рассказал.

Дед наш Рагнарис к годье не ходит, для него эта история новая. Спросил только, не в бурге ли этот Лаван объявился. А потом добавил, что как Алариха не стало, так и порядка не стало; вечно Теодобад всяких скамаров привечает.

Одвульф же сказал, что не готом был Лаван. Из обрезанных был Лаван. Дедушка спросил, вникнуть желая, что у этого Лавана было отрезано и не в бою ли он потерял то, что отрезано было. Воином ли был этот Лаван? Одвульф стал пространно объяснять, в штанах своих с прорехой копаясь. Гизела захихикала, совсем как дочери ее, и покраснела. Она знала, что у Лавана отрезано — годья в храме рассказывал. Дедушка сперва не понял, что Одвульф объясняет, а потом понял, побагровел и с палкой на Одвульфа надвинулся.

Одвульф и ушел, быстрее, чем хотел, штаны к груди прижимая.

Вечером дедушка Рагнарис отцу нашему Тарасмунду сказал, мрачнее тучи, что толковал тут с Одвульфом. И обвинять отца нашего начал. Сам в эту историю с Богом Единым влез, своих детей туда же принудил, а ведь им воинами быть. Где это видано, чтобы с воинами так поступали? И рассказал про Лавана — как ему отрезали. Наказал отцу нашему и нам с Гизульфом не поддаваться, ежели приступят к нам Одвульф и годья Винитар с таким поганым делом, и отбиваться до последнего. И его, Рагнариса, и дядю Агигульфа кричать на подмогу. Одвульф-то мужичонка тщедушный, а вот Винитар, пока дурью маяться не начал, был воином славным.

И в заключение, совсем остервенясь, проревел:

— Не знаю, что там у Одвульфа в штанах делается, не лазил я к нему в штаны, а внуков моих увечить не сметь!

И палкой стукнул, мне по ноге попав.

Тут Галесвинта возьми да брякни:

— Ничего у Одвульфа не отрезано.

Напустились на нее и мать наша Гизела, и отец наш Тарасмунд, а пуще всех дедушка Рагнарис: откуда, мол, известно?

Сванхильда выручить сестру поспешила:

— А мы видели.

Дедушка затрясся.

— Показывал вам, что ли? Стервец!.. В рабство за такие вещи обращают, чтобы свободную девицу совращать и непотребства с нею чинить…

Видя опасность для девочек, вмешалась Гизела (она обыкновенно молчит, когда дедушка яриться начинает): для того, мол, и дала штаны Одвульфу, что одежонка одвульфова разве что на сеточку рыболовную сгодилась бы, не будь такой ветхой.

И отошел от гнева дедушка Рагнарис. Девиц же для острастки день велел не кормить, чтобы стати им не мерещились.

Ильдихо призвал и вопросил грозно, не подглядывала ли и она за статями родича нашего Одвульфа. Ильдихо же, дерзкая на язык, отвечала, что мужчины только и горазды, что статями перед девицами трясти, а как до дела, тут и выясняется: одно им от баб нужно — чтобы сытно их кормили.

В тот же вечер, уже на ночь глядя, дедушка сильно побил Ильдихо, а с утра на курганы ушел.

Однажды я спросил отца моего Тарасмунда, почему он ушел от дедушкиных богов и выбрал Бога Единого. Тарасмунд отвечал, что Бог Единый — самый сильный. Тогда я спросил отца, а если бы Бог Единый пошел на дедушкиного Вотана, кто бы победил? Отец рассердился и не стал отвечать. Я думаю, что победил бы дедушка.

А с отцом моим Тарасмундом вышло так.

Было это давно.

Пошел наш отец Тарасмунд с Теодобадом в поход на герулов. А дядя Агигульф тогда в поход не ходил, потому что был в те времена возрастом как сейчас Гизульф, и в мужской избе, что при капище, еще не посвятили его в воины. И Ульф тогда в тот поход не ходил, хотя Ульф был уже воином.

Герулы — давние наши враги, хоть и сходны с нами языком. Герулов все ненавидят. И оттого Теодобад каждый год ходит на них в поход. И Аларих, отец его, ходил на них походами. А если не идем мы на них в походы, они сами на нас в поход идут. Оттого мы ходим на них в походы.

Все знают, что у них гнусный нрав и что боятся они готской доблести, ударом на удар не отвечают, а вместо того обходят с боков и кусают отставших. Или ловушки и засады устраивают.

Марда родом из герулов. Но Валамир умеет герульское ее коварство себе на пользу обращать, когда со своим дядькой-рабом воюет у себя дома или когда ему что-то от нашего дяди Агигульфа надо. Однако же обычаи герульские в дому у себя заводить запретил.

Дядя Агигульф говорит, что иной раз к Валамиру в гости наведаться — все равно что в поход на герулов сходить. Дескать, гляди, Валамир — огерулишься.

Когда Теодобад пошел в тот поход на герулов, у вандалов в том году похода не было. У вандалов умер Эрзарих, старый вождь; они на щит нового вождя поднимали, Лиутара, сына Эрзариха. Лучшее время для похода упустили. А вандалы ходят в походы не на герулов, как мы ходим, а на гепидов, только не на наших соседей, а на дальних. И затосковали удальцы вандальские, дома сидя.

И вот к Теодобаду присоединяется отряд вандальских храбрецов. Искали славы и воинских утех, скучая среди мира.

Истинно, то были храбрецы, говорит Тарасмунд, ибо когда дошло до сражения, ничем не уступали готам и соревновались с ними в доблести, так что даже забылось, что это лукавые вандалы.

Обличьем и языком вандалы очень сходны с нами, готами; обычаи же у них иные. Вандал мечтаниями уносится за тридевять земель, а того, что под самым носом у него, не замечает. Так дедушка говорит.

Во всем ищет вандал примет. Увидит, к примеру, что ветви дерева скрестились сходно с руной бедственной — шагу в ту сторону не ступит. И потому многие думают, что вандалы трусы.

Когда воинство теодобадово схватилось с герулами, великая была сеча. Дружину вандальскую Теодобад первой двинул в бой, и почти все полегли вандалы. Герулы же дрогнули и обратились в бегство.

Наши бросились их преследовать. Быстры герулы, ушли они от погони. Горстка же готов, в том числе отец мой Тарасмунд, и с ними вандал Велемуд, отбились от своих, ибо оказались в местности незнакомой. И заблудились они.

Герулы же, коварные и хитрые по природе, остереглись встретиться в открытом бою с сильным войском теодобадовым. Они окружили вместо того горстку храбрецов и напали на них.

Храбро бились готы под сенью великого дуба на поляне, от крови красной, и как трусливые псы на разъяренных медведей, наседали на них герулы.

И вот когда погибель казалась неизбежной, хитроумный вандал Велемуд, сын Вильзиса, предложил отцу моему Тарасмунду посвятить себя Богу Единому и просить у Него помощи для себя и всех сотоварищей своих. Ибо слышал некогда Велемуд, что этот Бог Единый ради одного своего спасает множество чужих.