Елена Хаецкая - Атаульф

У нас в доме любят слушать, как дедушка Рагнарис рассказывает предания.

Я всегда слушаю дедушку очень внимательно. А Гизульф почти не слушал, он шептался с дядей Агигульфом.

Гизульф когда-нибудь станет главой большого рода. И что же он будет рассказывать на пирах, если не запомнит слова дедушки Рагнариса?

А дядя Агигульф — что с него взять? Хоть и старше нас годами, но из сыновей Рагнариса младший и старейшиной ему не быть.

Когда пращуры-богатыри вышли на трех больших кораблях с острова Скандзы (рассказывал дедушка), наш корабль и корабль вандальский впереди шли. И первыми к берегу причалили. И в сладостную битву с герулами вступили.

Когда же причалил корабль гепидский, наш народ и народ вандальский уже с того берега удалились. А корабли свои мы уже сожгли, ибо не думали отступать с этого берега.

Будучи умом не быстры, гепиды не сразу поняли, что они на суше, и потому свой корабль на себе понесли. Сперва те гепиды несли, что с острова Скандзы вышли; потом дети их несли; потом передали корабль внукам. А как дети внуков за корабль взялись и на плечи взвалили, распался корабль, ибо истлел. И тогда поняли гепиды, что на суше они.

Так говорил на пиру дедушка Рагнарис.

Я сидел на дальнем конце стола, недалеко от Багмса. Когда дедушка про гепидов рассказывал, все хохотали. Мои сестры, Сванхильда и Галесвинта, визжали и аж слюной брызгали, так смешно им было.

Я приметил, что они все носили и носили еду Багмсу. Я поймал Сванхильду за косу и спросил, что это она Багмсу еду носит. Вроде как еще не жена ему, чтобы так о нем печься. Неужто за раба-гепида замуж собралась?

Сванхильда меня по голове ударила и обозвала дураком.

А Галесвинта сказала: смеха ради носит, чтобы посмотреть, сколько этот гепид пожрать может. Ее, мол, всегда интересовало, сколько в гепида влезет еды, ежели ему препонов в том не чинить.

А Багмс знай себе жует репу с салом.

Я посмотрел на Багмса. И вдруг люб мне стал этот Багмс.

От обжорства в животе у Багмса так ревело, что заглушало речи дедушки Рагнариса.

Когда дело пошло к ночи, воины затеяли свои богатырские потехи, а женщин, нас с Гизульфом и Багмса отправили спать.

Я шел по двору рядом с Багмсом, чтобы показать тому, где ему спать. Багмс вдруг забормотал себе под нос, что предки-де корабль не потому несли, что в море себя воображали, а от бережливости. Вдруг да снова к морю выйдут? Думали предки: вот глупый вид у готов с вандалами будет, когда снова к морю выйдут, а корабля и нет. Мыслимое ли дело — такой хороший корабль просто взять да бросить!

Так ворчал Багмс.

Багмс у нас совсем недолго прожил. Когда Багмса у нас не стало, я об этом жалел, потому что хотел, чтобы Багмс сделал мне лук и научил стрелять. Гепиды хорошие лучники. У нас в селе тоже есть луки. Но наши луки только охотничьи, а настоящих стрелков у нас не встретишь. У гепидов же есть большие луки.

Как-то раз Гизарна показывал моему брату Гизульфу и мне стрелу от гепидского лука. Это была большая стрела, локтя в три. Говорят, что их луки в человеческий рост.

Этот Багмс мне сразу полюбился, и моему отцу Тарасмунду, видать, тоже. А вот дядя Агигульф сразу невзлюбил этого Багмса-гепида.

И было ему за что.

Едва возвратившись домой, встав утром после пира, Тарасмунд отправился на поле — подвиг брата-ораря посмотреть. Тарасмунду беспокойно было: как без него пахота прошла. Еще во время пира он то у дедушки Рагнариса, то у дяди Агигульфа допытывался. Еле утра дождался, чтобы идти.

С Тарасмундом пошел дядя Агигульф. Только пошли к полю, как появился Багмс и, не таясь, но и не приближаясь, следом поплелся.

Дядя Агигульф с утра очень сердитый был. После того, как мы с пира уже ушли, в дом наш Валамир явился, богатырски пьяный. И поведал Валамир другу своему Агигульфу, как славно с гепидами биться. Пока гепид размахивается, успеешь вздремнуть, дабы телом укрепиться, женщин этого гепида своим семенем осчастливить, а после неспешно можно и того гепида убить. А если поторопишься, то успеешь в кладовую к нему наведаться и плотно закусить. Да только торопиться нужды особой нет.

Не диво, что после речей таких сердит был дядя Агигульф. Ибо боролся только с огневицей и трясовицей, а после с волом да сохой; и все-то над ним, Агигульфом, верх брали.

Дядя Агигульф сразу, как очи продрал и Багмса увидел, зло на него посмотрел, но промолчал. Очень не любит дядя Агигульф гепидов.

Я тоже с отцом пошел.

Пришли на поле.

Тарасмунд поле осмотрел, прошелся (а на лице ухмылка); после молча дядю Агигульфа по плечу похлопал — тот и взбеленился.

А Багмс по дальнему краю поля пошел и все на борозды глядел. Дошел до того места, где вол наискось пошел, борозду скривил (это когда дядя Агигульф, разъярясь, соху бросил). Остановился Багмс и думать начал: рот приоткрыл, ресницами заморгал.

Отец к тому месту подошел — поглядеть, что там такого Багмс увидел, что в изумление Багмса повергло. Я рядом с дядей Агигульфом остался, не пошел туда. И видел, как все мрачнее и мрачнее становится дядя Агигульф.

Я еще вчера подумал: хорошо бы гепид мне лук сделал. Глядя на дядю Агигульфа, как он стоит и зло на этого Багмса глядит, я подумал: не убил бы он этого гепида прежде, чем этот гепид мне лук сделает.

Дядя Агигульф не раз рассказывал, что коли уж разъярится он, не успокоится, пока жизнь у кого-нибудь не отнимет. В походах так не раз и не два бывало.

Однажды, рассказывал дядя Агигульф, когда он в очередной раз на гепидов пошел с Теодобадом (а гепиды в лесах живут), набрел дядя Агигульф на кабаний выводок. И так разозлил дядю Агигульфа секач, что дядя Агигульф этого секача голыми руками порвал и двух свиноматок сгубил. И тут же сырыми терзал и ел их на поляне.

А волки лесные и Теодобад с дружиной всей поодаль ждали, покуда дядя Агигульф насытит свою ярость — подойти не решались. Так он рассказывал.

Таков дядя Агигульф в гневе. И потому я опасался за жизнь этого Багмса.

Я видел, как священная ярость постепенно нисходит на дядю Агигульфа и мутнеют его глаза. Там, на краю поля, мой отец Тарасмунд разговаривал с этим гепидом Багмсом. Багмс что-то говорил, а отец кивал, будто соглашался. Потом отец мой Тарасмунд засмеялся и хлопнул этого Багмса по спине, и они вместе пошли прочь от поля.

Дядя Агигульф заскрежетал зубами. Потом дядя Агигульф прочь пошел, а мне стало интересно: на что там Багмс загляделся, и я подошел к тому месту на краю поля, где он с моим отцом стоял.

Пшеница уже проросла, и зеленые ростки хорошо означили порушенную борозду.

Вечером я спросил отца, что такого Багмс-раб сказал, что он, Тарасмунд, засмеялся. Тарасмунд сказал: Багмс говорит — орарь, должно быть, за девкой погнался.