Юрий Трусов - Каменное море

К Одессе Кондрат добрался лишь поздним вечером на третий день своего путешествия. Еще в степи по кольцу ярко пылающих бивачных огней он заметил, что город окружен войсками. Через заставу его пропустили беспрепятственно. Дежурный офицер, краснолицый служака-поручик, бесцеремонно оглядев новоприбывшего при свете масляного фонаря, даже не взял протянутый Кондратом подорожный пропуск. Дохнув сивушным перегаром, он пробурчал:

– Это теперь ни к чему. Спрячь свою бумагу… Может быть, она понадобится, когда тебя потянут хоронить. А может, и тогда будет ни к чему. Ныне покойничков всех сбрасываем в один овраг за городом и фамилии не спрашиваем… У нас, братец, чума в Одессе. Понял, куда заехал?

– Так точно, ваше благородие…

– Ну, ежели понял, так убирайся…

– Мне, ваше благородие, приказано господину генерал-майору Кобле письмо вручить…

– Можно, – весело крякнул поручик. – Генерал-майор Кобле с нами ныне в поле мается. Вон там налево, где огней поболее его шатер. Здесь, видно, безопаснее, чем в городе. Вот он поэтому сюда от чумы и перебрался…

– Зачем вы начальство хулить позволяете! Как вы смел свой начальник так говорить? – вдруг раздался громовой голос, и из темноты выплыл тучный человек в темно-зеленом генеральском мундире. Белесыми на выкате глазами он гневно уставился на поручика, красная физиономия которого мгновенно стала белой. Пришедший сморщил свой крупный, словно вырубленный из дерева, нос.

– Я… я, ваше высоко… я хотел только похвалить вашу мудрейшую осторожность, – произнес поручик слабым голосом.

– Молшать! Молшать… Не сметь говорить неправда, мерзафец! – прервал его, затопав блестящими сапогами, генерал.

Поручик совсем растерялся. Он задрожал, зашатался и не поддержи его Кондрат, наверное, растянулся бы у ног грозного начальника. Жалкий вид поручика, видимо, умиротворил генерала, который при всей своей горячности не был злопамятным человеком. Фома – по-русски, а по-английски Томас Кобле – шотландец по национальности, всю свою жизнь прослужил в русской армии. [1]Он известен был своей вспыльчивостью и необычайно громким голосом, а также и добротой. Подчиненные уважали Кобле как боевого генерала. Он одним из первых ворвался в Бендеры, Аккерман. Был контужен во время штурма Измаила, водил в атаку конных егерей при Мачине. Поэтому и не удивительно, что, случайно услышав слова поручика, который несправедливо бросал тень на его мужество, храбрый Кобле пришел в гнев от такой напраслины.

Успокоившись, Фома Александрович посмотрел на Кондрата Форма ополченца, невиданная еще им, заинтересовала его.

– Кто таков будешь? – спросил он.

– Унтер-офицер эскадрона ополченцев господина коллежского асессора Сдаржинского. Прибыл лично вручить письмо вам, – четко отрапортовал Кондрат и протянул Кобле запечатанный пакет.

Генерал-майор тут же стал читать послание Сдаржинского.

– Гм… Твой Виктор Петрович правильно поступает. Ошень хорошо, што он ведет эскадрон на безбожного Бонапарта. Он достойный сын своего отца – моего друга. И то, што прислал тебя с письмом и с деньгами для своей больной сестры, – тоже хорошо. А деньги ты не потерял в дороге? – обратился он к Кондрату.

– Никак нет! Деньги и письмо в сохранности. Мне велено вручить их в собственные руки сестрицы, – ответил Кондрат.

– И отлишно! Отлишно… Вручи деньги без промедления. Потому что сейчас чума и все важное надо делать сегодня, не откладывая на завтра… Не то завтра это уже может быть и не по силам. Понятно? – хмуро улыбнулся Кобле.

– Так точно.

– Я вижу, ты смышленый солдат. – На круглом лице генерала мелькнула улыбка. – Хотя сейчас и поздно, но ты должен отдать деньги мадмуазель Сдаржинской. Она живет в загородном доме. Возле хуторов господина инспектора Рассет и негоцианта барона Рено. Впрочем, тебя туда проводит мой вестовой. Это ты сделаешь сегодня, а завтра рано понесешь письмо в Дюков сад на дачу. Эй, Кастьянка, – крикнул Фома Александрович вестовому, – проводи унтера на хутор к мадмуазель Сдаржинской.

Из темноты вынырнул приземистый, похожий на своего генерала солдат. Кондрат хотел было уже ретироваться, но Кобле жестом руки остановил его.

– Стой! Командир твой просит, чтобы я тебя пропустил с его сестрой через заставу на предмет отъезда ее для поправки здоровья в Трикратное. Сие – невозможно!.. Я даже бы родного брата, если бы от этого зависела его жизнь, пропустить из города не смог бы. Если птица летит из Одессы, мы в нее стреляем. И ты, унтер, назад не поедешь – не пустим. У меня тут за каждым кустом солдаты с заряженными ружьями припасены. Это, коли тайно удирать пытаться будешь. Пулю в спину получишь… Понял? А теперь – марш! – Так напутствовал Кондрата грозный генерал.

К своей кузине Натали – двадцатидвухлетней девушке, Виктор Петрович Сдаржинский давно питал любовь, выходящую за рамки родственных чувств. Привязанность к кузине у него возникла еще семь лет назад, когда Натали, потерявшая родителей, появилась в Трикратном как бедная родственница. Ее взяла к себе на воспитание мать Виктора Петровича. Болезненная, с длинной жгуче-черной косой и большими такими же жгуче-черными чуть продолговатыми глазами, слабая на вид, девушка, почти еще подросток, оказалась с сильным характером и сумела заставить уважать себя всех обитателей усадьбы.

Мать Виктора Петровича была внимательна и ласкова к дочери своего рано умершего любимого брата настолько, насколько ей позволяла ее властолюбивая эгоистическая натура.

Но это благожелательное отношение к Натали являлось не только следствием сентиментальной жалости к бедной сиротинке со стороны хозяйки Трикратного. Мадам, как ее называли в усадьбе, умела ценить образованных людей, в душе восхищалась начитанностью, хорошими манерами и твердостью духа своей юной племянницы. Отец Натали был дипломатом. Ему в качестве советника посольства пришлось подолгу проживать с семьей почти во всех столицах Европы. Натали успела побывать в Риме, Париже, Лондоне. Отлично владела не только французским, что было почти обязательным для детей дворян, но великолепно, как свой родной язык, знала английский, итальянский, немецкий. Хорошие манеры Натали, ее умение корректно держать себя в обществе понравились не только семье Сдаржинских, но и всем знакомым. У отца Натали, большого книголюба, была огромная библиотека. Он дружил с русскими и иностранными литераторами, в том числе и с Николаем Михайловичем Карамзиным, который бывал у него частым гостем во время своих заграничных путешествий. Натали видела и знаменитого Вольфганга Гете. За рубежом было у нее много друзей, среди них – сверстник Николай Раенко, побочный сын одного вельможи, отправленный отцом в Италию, в Падуанский университет. Из-за границы Николай Раенко присылал Натали письма, полные тоски по России. В них не по летам развитый и одаренный мальчик очень живо описывал итальянских патриотов, мечтавших избавить свою страну от иноземной опеки французов, оккупировавших Аппенинский полуостров.