Александр Соколов - Меншиков

В здании сената был праздничный стол на тысячу персон. По окончании обеда — бал до полуночи, после — фейерверк, изображавший арку неведомого дивного храма, из которого появился бог Янус в лавровом венке, с масличной ветвью в руке. Из крепости дана была тысяча выстрелов, берега Невы были расцвечены потешными огнями, корабли увешаны плошками.

Пир закончился в три часа ночи «обношением всех гостей преизрядным токайским». Для народа устроены были фонтаны, из которых лилось вино.

Более тысячи особ обоего пола были приглашены принять на следующий день участие в «торжественном машке-раде». Петр со всей семьей принял участие в карнавальном шествии; он был одет голландским матросом-барабанщиком, Екатерина — голландской крестьянкой с корзиной в руке. Придворные дамы изображали нимф, пастушек, арапок, монахинь, шутих. «Князь-кесарь» в горностаевой мантии был окружен служителями, облаченными в старое боярское платье, жена его в красном, вышитом золотом летнике открывал? шествие женщин в одеждах боярынь.

Но главное торжество происходило в Москве в начале следующего года. К приезду Петра там было построено трое триумфальных ворот: на Тверской, в Китай-городе у Казанского собора и на Мясницкой.

Празднование началось вступлением в Москву полков под предводительством самого государя и закончилось «прогулкой флота по Москве». Действительно, не менее пятидесяти судов, с мачтами, парусами, пушками поставлены были на полозья.

Возле Всехсвятского, в поле, серебристом от полумесяца, низко стоявшего над побелевшими садами, на опушке бурого, редкого березничка, всю ночь на 31 января горели смоляные факелы, как страшные, то исчезающие, то появляющиеся багровые очи. Со звонким скрипом и визгом выезжали на тракт фрегаты, галеры, барки, кочармы…

Когда тихая, звонкая ночь начала мешаться с тонким светом зари, чуть алевшей на востоке, зажглись по избам огни и закричали по дворам петухи — на дороге от Всехсвятского на Москву выстроились один за другим все «корабли» машкерадной флотилии. В девять часов «флот» тронулся. Впереди ехал «князь-кесарь», представлявший в комическом виде московского царя прежних времен. Потом ехали сани, запряженные пестрыми свиньями, далее следовал «Нептун» с трезубцем, в короне, с длиннейшей белой бородой, — за ним открывалось маскарадное шествие.

Маршал маскарада Меншиков с оркестром «плыл» в большой открытой барке с позолоченной, громадной статуей Фортуны на корме. Апраксин, одетый немецким бургомистром, ехал в барке с поднятыми парусами. На корме огромной, пестро расписанной турецкой кочармы с мачтой и пушками возлежал на восточных коврах и атласных подушках великолепно одетый по-турецки бывший господарь молдавский Кантемир со своей свитой.

Петр ехал на большом трехмачтовом корабле с настоящими, хотя и маленькими, пушками, из которых то и дело палили. Вся снасть и такелаж на этом судне, до последней бечевки, были настоящие. Пятнадцать дюжин коней еле волокли всю эту махину. Матросами на корабле были мальчики восьми-девяти лет; с необыкновенной ловкостью они лазили по веревочным лестницам и то ставили паруса, когда ветер был попутный, то мгновенно их убирали, когда поворот поезда по кривым московским улицам ставил судно боком к ветру.

За кораблем государя ползла «змея» — две дюжины сцепленных друг с другом саней, — нагруженная людьми. Дамы ехали в крытых барках и только по временам выходили на палубы, чтобы посмотреть на теснившийся народ и показать свои необыкновенно яркие костюмы, уборы.

Вереница барок, фрегатов растянулась на несколько верст; их везли коровы, свиньи, собаки, даже медведи. Участники карнавала были одеты китайцами, персиянами, черкесами, индейцами, сибиряками, турками и «разными европейскими народами, всякого звания и сословия». Толпы москвичей и из окрестных селений приваливший народ плотно запружали обочины улиц, по которым двигался поезд, и все прилегающие к этим улицам переулки. Гулко, стоусто ахали от удивления люди, глядя на такое отродясь невиданное дивное диво. Сыпались шутки, остроты:

— Черт возьми нашу слободку, только улицу оставь!

— Новое дело — поп с дудою!..

— Недаром бают: медведь неуклюж, да дюж! Глянь, какую лодку везет!

— Вот эт-так арапы! Знать, и впрямь говорится: хоть чертом зови, только хлебом корми!..

Перебиваемый сиповатыми выкриками мужиков, торопливою женскою речью, звонкими ребячьими возгласами и заливистым смехом, густой говор немолчно катился следом: за машкерадной флотилией: от Всехсвятского через весь город, насквозь, до Лефортова.

— Любо!.. Эх, ва-а!.. Завалилась суббота за пятницу! В Лефортове все «машкерадные флотские» завернули к Данилычу в пожалованный ему государем лефортовский огромный дворец. Гуляли там до рассвета.

Две недели кряду отправлялись в Москве пиры, маскарады, балы. Но Петр недаром предупреждал сенаторов, что, надеясь на мир, не надлежит ослабевать в воинском деле — всегда считавший, что важнейшей и притом неотложной задачей является дальнейшее укрепление государства, он и среди празднования успевал неусыпно следить за приготовлениями к новому, задуманному им большому походу — на восток, к Каспийскому морю.

Меншиков подал прошение государю: «Всенижайше прошу Ваше Величество, — писал он, — чтобы я от всех канцелярий, где следствуют по моим делам, был свободен, дабы никто ничем меня не касались».

— Рассуди, мыслимо ли? — делился он с Дарьей Михайловной. — Один как есть на этакую тьму канцелярий! Да тут никаких глаз не хватит!.. Вызовет — и скажу: «Рад бы в рай, мин херр, да грехи не пускают. Хватит! Уволь!..» Вот староверы с повенецких заводов целыми артелями начали в леса подаваться — по старопечатным книгам им церковные службы, вишь, не дают отправлять. А мне что? Разорваться?! «За работами на Ладоге, говорит, смотри пуще всего…» Да на такую прорву разве солдат наготовишься?.. В театре начали опять канитель разводить [64] Спектакли тянулись обычно вяло, скучно, так что Петр решительно приказал, чтобы пьесы имели не более трех действий и не заключали бы в себе никаких любовных интриг. … Ну и черт с ними! Я больной человек…

И накинулся же на него Петр за это прошение!

— Что, — кричал, дергая шеей, — Цену себе набиваешь?! Или впрямь от дела бежать собрался?! По закустовью спасаться решил?!

Вытянувшись в струну, Меншиков бормотал:

— Как свеча теплюсь я перед тобой, государь… Летаю стрелой… Готов всего себя положить, сам знаешь… А враги мои…

— Что враги! — оборвал его Петр. — Не они, а я судья для тебя! — Опустился в кресло и уже более спокойно добавил: — Так работай и не канючь! Давно бы прогнал, коли нашел кого достойней тебя. А штрафы по твоим канцеляриям… Что ж, — сжал ладонями виски, болезненно сморщился, — умел кататься, умей и санки возить!