Юрий Петухов - Громовержец. Битва титанов

— Недоброе! — выкрикнул он с порога, глядя на Овлура. — Крон полки свои уводит!

— Врешь! — прохрипел Зарок.

А Жив уже бежал наверх, туда, откуда спустился совсем недавно. Как же так?! Ведь все было тихо, покойно… Стрелой вырвался он из узилищ теремных на простор. Подбежал к перилам резным. Замер, окаменев.

Далеко внизу, у кромки леса, десятью ощетиненными копьями полками, настороженно и неспешно, уходили от Доная дружины Кроновы. Не меньше десяти тысяч воев покидало земли Юровы. И видно было — только тронь, только метни вослед стрелу, иглы острые ощетиненных «ежей» вонзятся в плоть людскую, прольются реки крови.

Жив в сердцах ударил кулаком по перилам проломил дубовый брус. Как же так?! Ведь вчера все кричали славу ему! все обещали под рукой его быть, служить Державе верой и правдой! сотни тысяч рук вскидывали вверх мечи и копья! сотни тысяч глоток выкрикивали его имя… Все! Да, видно, не все! Были и такие, кто хранил верность Крону, таился. А нынче осмелели, собрались воедино. Биться им невмочь, только умереть если… Нет, нельзя губить своих, ру-сов! Пусть уходят. Пусть! Жив, не отрываясь, глядел на уходящих, глазами, полньми слез. Пусть! Все равно придут, вернутся… не все, но вернутся! некуда им деваться!

— Изменники! — процедил из-за плеча Зарок. Он только поднялся, грузен был, тяжел на подъем. — Изменникам смерть!

— Нет! — грозно осек его Жив. — Нет тут измены!

— Что ж это, — обомлел Зарок, — так и отпустим злодеев?!

Жив улыбнулся горько, поглядел на боярина.

— Не мы отпускаем, сами уходят, — проговорил вслух, но задумчиво, будто себя убеждал, — среди русов нет рабов… каждый волен в делах своих. Каждый.

Двенадцать дней добирался Драг до Олимпа с гор Волканских. Можно было бы и скорее, да с тремя подводами вскачь не поскачешь. Как слух прошел о новом Князе великом, так на рудниках перемены начались, наместника Кронова быстрехонько сменили — гае он теперь? В горах, изъеденных норами ходов-переходов, косточек его вовек не найти. Урядники новую власть признали, но работу не остановили и поблажек работному люду не дали, попробуй дай только, потом ни за что промысел не восстановишь. А Драг, по прозванию Волкан, с другими ковалями посовещался, у волхвов совета спросил, урядникам поклонился, те не посмели отказать, да и как откажешь, когда вызывается лучший коваль дары свои самому Великому князю везти! Наоборот, чем могли помогли. И отправился Драг-Волкан с подводами да охраной из восьми мечей в дальний путь. Вез булат наилучший, какого еще нигде в мире знать не знали и видеть не видели. Дважды за дорогу отбивали разбойничков лихих. Лесную братию не щадили, чего их щадить — распустились, как Крон в поход ушел, баловаться по дорогам начали. Да еще и не русы, дикие какие-то, с лбами низкими, челюстями, вперед выступающими, с глазенками маленькими, вострыми. Злые были, по всему видно, к работе не привычные, с наскоку брать добычу привыкли… Только тут у них ничего не вышло. С палицами дубовыми да каменными, с палками медными, которые от удара гнутся, и против мечей харалужных, против бойцов отменных? Хотели числом взять, орду целую нагнали, видно, весь род разбойничий — Драг увидал, что на восьмерых мечников многовато, сам взял из-под дерюги два меча побольше, пошел разбираться — десятка полтора чужаков низколобых у дороги лежать оставил, чтоб неповадно было — соплеменники их пусть поглядят, может, ума-разума наберутся, пойдут хлеба сеять или зверя бить, все целее будут.

Старший мечник, седобородый Шесток сказал напрямую:

— Совсем распустил старый князюшка горяков! — выругался в сердцах. — Служилых людей по всему свету разогнал. А эта нечисть под самьм Олимпом балует!

Драг его поправил:

— Не горяки то. Горяки смирные, а эти пришлые людишки, худые, таких обратно гнать надо, не пускать, покуда человеками не станут из зверей!

— Вот и я о том, — согласился, поняв по-своему, Шесток, воин мудрый и тертый, — свято место пусто не бывает, коли ушли наши, коли услали их далече, значит, всякие и придут на родные нивы. Скоро по дому своему с мечом ходить придется.

Больше их до самого града стольного никто не трогал. Только заставы проверяли. Но заставы и при Кроне странствующих и путешествующих не обижали, порядок блюли.

Ехали тихо, красотам дивились. Чудна ими и богата Русская сторона: и зеленью пышной, и полями просторными, и склонами крутыми, и небесами синими. Приволье дивное! Ехать бы вот так всю жизнь и любоваться!

Добрались затемно. В гору подымались еле-еле, кони добрые, сытые, сильные, но и груз немалый, железо. У ворот крепких простояли долго, поняли, что на ночь глядя приезжать в столицу не следует. Но потом стражи впустили подводы, оглядели придирчиво. Командовал стражей молодой воевода, остроглазый, сухощавый, с редкой рыжеватой бородкой и дергающейся щекой.

— Скил?! — удивился Драг. — Ты ли это? Скил сразу узнал Волкана, потому и сам вышел из башни, а здороваться не спешил, он теперь не тот мальчишка-подручный, не рудокоп. Он теперь знатный человек! Но на оклик сразу заулыбался, подошел.

— А заматерел ты, Волканище! — сказал важно. — Вдвое больше стал против прежнего.

Драг радовался попросту: схватил воеводу в охапку, чуть не раздавил, тот еле вырвался. Но не осерчал. Спросил:

— Ты на торжище? Или по другому делу?!

— Да вот, подарок князю везу. Ему пригодится теперь!

Скил и сам знал, не на торжище, булатом торговать строго запрещено, булат дают даром и только служилым людям, да и то одному из тысячи, спросил для порядку. Ну, а когда услыхал про дар, снова улыбнулся.

— Вот я тебя сейчас прямиком к Зиве я доставлю!

— К Зиве?! — удивился коваль.

— А к кому ж еще, он у нас нынче князем! Драг простоял минуты три соляным столпом. Потом поднял вверх толстый черный палец и изрек:

— То-то у меня сердце чуяло!

Никто не понял, что чуяло его сердце. Но выяснять не стали. Только Скил шепнул по старой дружбе, чтоб мастер не оплошал:

— Там их три брата родных. Покуда все вместе дела решают, дележки не устраивают, советуются, даже в зале тронной рядком сидят — эдакое редко бывает, — добавил Скил, — но я сам видал. Так что ты не обидь никого, понял?

— Понял! — ответил Волкан.

К князьям в палаты с обозами и подводами не попрешься. Волкан отобрал, что получше, взял с собой Шестока и пошел по ступеням за Скилом, помня, что и тому подарочек пригодится в сече. Поднимались, покуда Драг совсем не запыхался. Пришлось у дверей стоять, сердце унимать. А как вошли в приемную горницу, так и потерял Драг чувство речи, обезъязычел. Сидели за столом дубовым крепким три брата: двое богатырей, ему под стать, а один совсем доходяга — высохший, изможденный, бледный Говорили о чем-то… А Зива-то немой был!