Александр Дюма - Семейство Борджа (сборник)

Архиепископ Козенцы прекрасно понимал, с кем имеет дело: он знал, что для достижения своей цели эти люди не остановятся ни перед чем. Ему было известно, что у них есть порошок, по вкусу напоминающий сахар: если его добавить в еду, то человек ничего не почувствует, но умрет без признаков отравления быстрой или медленной смертью – это уж как отцу с сыном заблагорассудится. Известен ему был и секрет отравленного ключа, что всегда лежал у папы на каминной полке: когда его святейшество желал избавиться от кого-нибудь из своих приближенных, он просил его отпереть определенный шкаф, а так как ключ входил в замочную скважину туго, человек нажимал посильнее и слегка ранил палец о крошечную зазубрину на головке ключа; рана всегда оказывалась смертельной. Знал архиепископ и о перстне с двумя львиными головами, который носил Чезаре: пожимая руку другу, он чуть сдвигал головы львов, их зубы сразу превращались в зубы ядовитой змеи, и друг умирал, проклиная Борджа. Словом, движимый отчасти страхом, отчасти надеждой на награду, прелат уступил, и Чезаре вернулся в Ватиканский дворец с драгоценной бумагой, в которой архиепископ Козенцы признавался, что он единственный виновник замужества монахини королевской крови.

Два дня спустя благодаря доказательству, представленному архиепископом, папа в присутствии губернатора Рима, аудитора церковного суда, а также государственного прокурора и адвоката зачитал приговор, согласно которому архиепископ Козенцы лишался всех церковных чинов и должностей, орденов и имущества, а сам передавался светскому суду. Еще через два дня судья в сопровождении писца, двух слуг и четырех стражников явился в тюрьму к архиепископу. Писец развернул принесенный свиток и огласил приговор; слуги развязали сверток, который был у них с собой, сорвали с заключенного епископское облачение и надели на него белый балахон из толстого сукна, доходивший лишь до колен, такие же штаны и грубые башмаки. Затем стражники отвели несчастного в самое глубокое подземелье замка Святого Ангела, где из мебели тот нашел деревянное распятие, стол, стул и кровать, из развлечений – лампу, Библию и требник, а из пищи – два фунта хлеба и бочонок с водой, который наполнялся, равно как и склянка с ламповым маслом, раз в три дня.

К исходу года бедный архиепископ скончался от горя; во время долгой агонии он искусал себе все руки.

В тот же день, когда он был брошен в подземелье, Чезаре Борджа, так ловко проведший все дело, был введен папой во владение всем имуществом осужденного.

Однако охотой, балами и маскарадами развлечения папы и его семейства отнюдь не ограничивались: время от времени они любили разыгрывать необычные спектакли; мы расскажем только о двух – казни и сцене, если можно так выразиться, из жизни лошадей. Однако поскольку в них есть подробности, которые читатель может приписать нашему разыгравшемуся воображению, мы предупреждаем, что оба эпизода дословно переведены с латыни, из записок Бурхарда. [158] Бурхард, Иоганн (? —1505) – церемониймейстер папской курии в XV – начале XVI в.

«Приблизительно в ту же пору (то есть в начале 1499 года) была посажена в тюрьму куртизанка по имени Корсетта, имевшая в любовниках некоего испанского мавра, который навещал ее, переодевшись в женское платье и которого поэтому прозывали Испанскою варварийкой. Дабы покончить с сим соблазном, обоих провели по городу; ее – без сорочки и юбки, в одном лишь платье мавра, которое, будучи не застегнутым ни на одну пуговицу, спереди оставалось распахнутым; его – в женской одежде, с завязанными за спиною руками и юбками, задранными до пояса, так что часть тела, которою он грешил, оказалась выставленной на всеобщее обозрение; проделав таким образом круг по городу, Корсетта и мавр вернулись в тюрьму. Однако же 7 апреля последнего опять вывели оттуда и вместе с двумя ворами отвели на Кампо-дель-Фьоре. Перед троими осужденными, сидя задом наперед на осле, ехал сбир, держа в руках длинный шест с привязанным к его концу окровавленным детородным органом некоего еврея, наказанного таким манером за связь с христианкой; когда процессия прибыла на место казни, воры были повешены, а несчастного мавра привязали к столбу, обложенному поленьями: его должны были сжечь, но как палач ни старался, огонь так и не разгорелся по причине обильного дождя».

Эта неожиданность, которую народ принял за чудо, лишила Лукрецию самой интересной части казни, но позже отец утешил ее спектаклем другого рода. Еще раз предупреждаем читателя: несколько строк, которые мы предлагаем его вниманию, это тоже перевод из записок славного немца Бурхарда, который даже в самых кровавых или скабрезных эпизодах видел лишь повседневные события и записывал их с невозмутимостью писца, не снабжая ремарками или собственными комментариями.

«11 ноября, когда некий крестьянин, явившись в Рим с двумя кобылицами, груженными дровами, проезжал по площади Святого Петра, слуги его святейшества перерезали подпруги, так что дрова вместе с вьючными седлами упали на землю, после чего отвели кобылиц во двор между дворцовыми воротами и самим зданием, открыли двери конюшни, и четыре жеребца без уздечек, набросившись на кобылиц, с громким ржанием, лягаясь и кусаясь, покрыли их, жестоко изранив во время борьбы. Папа и госпожа Лукреция, стоявшие у окна над воротами дворца, весьма позабавились борьбою и тем, что за нею воспоследовало».

Мы поступим так же, как Бурхард, и воздержимся от комментариев.

Итак, хитрость, которую Чезаре Борджа применил против архиепископа Козенцы, принесла свои плоды. Изабелла и Фердинанд не могли более обвинять папу в подписании указа, на который жаловались, и ничто поэтому уже не могло помешать браку Лукреции и Альфонса. Это весьма радовало Александра: он придавал этому союзу большое значение, так как уже начал подумывать о другом браке – между Чезаре и Карлоттой, дочерью Федерико.

После смерти брата Чезаре всеми своими действиями старался показать, что у него нет призвания к духовной карьере, поэтому никого не удивило, когда Александр VI собрал в одно прекрасное утро кардинальскую коллегию, пригласил на нее Чезаре, и тот, обращаясь к папе, начал говорить, что уже давно пристрастия и таланты склоняют его к светским занятиям и что, лишь повинуясь распоряжениям его святейшества, главы церкви, он согласился принять кардинальскую мантию, другие высокие должности и, наконец, священный орден диаконата. Понимая, что в его лета непристойно уступать своим желаниям, но и невозможно им противиться, он покорно просит его святейшество снизойти к его необоримым склонностям и позволить ему отказаться от кардинальской мантии и прочих духовных должностей, дабы иметь возможность вернуться в мир и вступить в законный брак; одновременно он просит почтенных кардиналов ходатайствовать за него перед его святейшеством, коему он по своей доброй воле готов передать все церкви, аббатства, бенефиции, равно как и прочие духовные блага, которые были ему пожалованы. Кардиналы единодушно снизошли к просьбе Чезаре и предоставили решать вопрос папе, а тот как хороший отец не стал насиловать натуру сына и принял его отречение; Чезаре тут же снял с себя кардинальскую мантию, которая, по словам Томмазо Томмази, имела к нему отношение лишь тем, что ее цвет походит на цвет крови.