Ильяс Есенберлин - Отчаяние

— Говори, батыр! — сказал хан Абулхаир после положенного приветствия.

Тайман-батыр молча опустил голову.

— Я слышал, что у Красной скалы что-то произошло… — Хан наклонился по своей привычке к присевшему пониже батыру. — Или это просто слухи?.. Говори же, батыр!..

— Нас постигла неудача, мой повелитель-хан…

— Как же все случилось?

— Всех джунгар, бывших с нойоном, мой джигиты, как вы и приказали, прирезали сонными. А самого нойона я по правилам вызвал на бой…

Хан Абулхаир не сдержал досадливого жеста. Хоть и понимал он, что не укрепишь своей власти благородством, но с принятыми среди батыров традициями приходилось считаться. Хан Абулхаир лишь подумал о том, что для таких важных дел необходимо держать ни батыров, а специальных людей, не отягченных всякими суевериями и правилами чести. Батыры пусть занимаются войной…

— Ну, и чем закончился ваш поединок, батыр?

— Я уже прижал его к скале и выбил из его рук саблю, как вдруг услышал казахский клич «Аруак!»

— Это был Барак-султан!

— Да, мой хан… мог ли я драться с человеком, который стоял плечом к плечу со мной в трех самых кровавых битвах с джунгарами?!

— Ты поступил правильно, мой батыр. Древнее правило гласит: «Снегом сметается снег, а хана может наказать лишь хан!» Это нехороший пример для людей, когда простолюдин вроде тебя поднимает дубину на султана-тюре без разрешения другого тюре!..

Тайман-батыр усмехнулся и молча покачал головой.

— Ты не думаешь так, батыр? — удивился хан Абулхаир.

— Время ли сейчас говорить об этом, мой хан!..

— Да Серен-Доржи через неделю будет у контайчи!…

Как всегда, когда ему надо было обдумать создавшееся положение, хан Абулхаир ушел далеко в степь. Его сопровождал только огромный чабанский волковод с отрубленными ушами, да вдали маячили на почтительном расстоянии всадники личной охраны. Здесь никто не видел выражения его лица, и можно было дать волю думам…

А подумать хану Абулхаиру было о чем. За одну ночь он пережил измену и предательство любимой жены, из уготовленного ему капкана ушел самый лютый и опасный джунгарский нойон, который услышал многие тайны и не преминет передать их своему контайчи. Весь гнев кровавого Галден-Церена обрушится непосредственно на него. А вдобавок Барак-султан, и до сих пор не жаловавший хана Абулхаира своим уважением, становится отныне его открытым врагом. Да и он сам, хан Абулхаир, разве мог простить свирепому султану то, что случилось в эту ночь?

Нет, хан Абулхаир вовсе не был добродушным и слабовольным человеком, каким изображали его многочисленные недруги и завистники. Лучше всего о его характере и способностях говорят победы, неоднократно одержанные им над самым страшным врагом за всю историю страны казахов. Кровь его пращура Чингисхана в полной мере проявилась в его поступках, и в жестокости он не уступал никому из своих родичей-тюре.

Несчастьем хана было то, что он относился к младшей ветви чингизидов, а потомки из этой ветви, по установленному некогда закону, не могли становится главными ханами всех трех жузов. Все подвижно в степи: звери, птицы, даже дома, но вечен и незыблем среди кочевников дедовский закон. Как и было положено от века древним шанраком, остовом власти над страной казахов владели султаны из Среднего жуза — потомки Керея и Джаныбека. Какие бы ни совершал подвиги Абулхаир, он оставался лишь ханом Младшего жуза. Да и само ханство это было незаконным и возникло лишь благодаря ослаблению основной ханской власти над всеми тремя жузами. Абулхаир прекрасно понимал, что его ханство является как бы семьей младшего сына, живущей в небольшом отдельном домике рядом с большим домом родителей…

И ничего не помогло, даже то, что в семье тяжелые времена народного бедствия хан Абулхаир руководил всеми воинами Младшего и Среднего жузов. Он первый из казахских ханов понял, что джунгарское нашествие — не эпизодический набег, а начало векового гнета, идущего от маньчжуро-китайских императоров. Ведь это он, Абулхаир, не на словах, а решительно и бесповоротно связал свою политику с Россией. Вслед за ним по этому пути национального спасения пошел и хан Среднего жуза Самеке, подтвердив тем самым дальновидность хана Абулхаира. Да, связав себя с Россией, он преследует и свои тайные цели. Наедине с собой в этом можно признаться. Но кто же, кроме него, сейчас подходит для руководства?!

И вдруг Абулхаир, решительный и жестокий тюре-чингизид, готовый на любые клятвопреступлении и убийства ради достижения поставленной цели, поймал себя на том, что и один, в голой степи, он даже в мыслях не решается назвать себя великим ханом. Что же это за сила таится в древних традициях? Может быть, правда то, что Чингисхан имел от Бога право заклятия?.. Но вот же простолюдины-батыры посмели нарушить уже многие принятые в степи законы. Как только возникает опасность войны, трещит древний порядок по всем швам, и те же неродовитые люди становятся во главе ополчений, многие султаны подчиняются им. Может быть, и ему поступать, как эти люди?!

Хан Абулхаир даже остановился и оглянулся, чтобы убедиться, не подслушивает ли кто его чудовищных мыслей? Нет, коли ханы пойдут по этому пути, то чего же ждать от «черной кости». Так быстро придет конец света!..

И все же… Все же, кто более него достоин всеказахского ханского трона!.. Бездарный Самеке-хан из Среднего жуза?.. Или родной брат Жолбарыс, с грехом пополам управляющий разоренным Большим жузом?.. Никто ведь не считал настоящим великим ханом казахов болезненного, ленивого Булата. Да и сына его Абильмамбета мало кто почитает своим верховным владыкой. Говорят, правда, что подает большие надежды подрастающей там Аблай. В тринадцатилетнем возрасте он уже попадал из лука в летящую птицу и на скаку срезал саблей голову с бегущего сайгака. Но так или иначе, а султан Аблай еще молод для белой кошмы, на которой поднимают над степью великих ханов. А что касается его, Абулхаира, то немного найдется родов в Среднем и Большом жузах, которые послали бы своих лучших людей, чтобы поддерживать края этой белой кошмы.

К тому же переменчивы и непостоянны родовые бии и султаны. Как только прижмут их летом джунгарские нойоны, они бегут под его защиту, а следовательно, и под защиту русских крепостей. Но едва наступит передышка, как многие из них тут же отвергают его власть, и при этом еще клянут его за договор с царицей. Не в царице, конечно, а в том, что все эти бесчисленные бии и султаны боятся, что, заручившись русской поддержкой, он быстро подомнет их под себя, лишит вольностей и привилегий, укоротит их безбрежную власть над собственными аулами. Что же, так оно и есть. И если «лучшие люди» многих родов противодействуют этому, то основная масса казахов поддерживает сейчас его, надеясь не только на защиту от джунгарского нашествия, но и на то, что он ограничит безбрежную власть родовых биев и султанов, чьи беззакония только усилились в период джунгарских набегов. Все больше и больше нищают люди, и баи пользуются этим, превращая вольных джигитов в батраков, а то и в рабов. Разве не поэтому поддерживают его такие батыры, как Богембай и Тайман? Для массы кочевников всегда было лучше, если правила степью одна рука. А он, хан Абулхаир, не так уж глуп, чтобы не воспользоваться народной поддержкой. В этом и заключается мудрость властителя — использовать народный порыв в своих интересах.