Валентин Пикуль - Вологодский полтергейст

— Господи, помилуй, — пролепетал он…

Перед ним из мрака, ярко освещенный луною, предстал тот самый человек, что был сегодня в его лабазе. Шлык из красного бархата небрежно свисал с верха его соболиной шапки, кафтан серебрился, сапоги из желтого сафьяна даже не скрипнули, они излучали меркнущий свет от жемчугов, унизавших голенища. При свете луны броско вспыхнул алмаз в перстне этого человека. Изможденное лицо с обвислыми, как у запорожца, усами дрогнуло в жуткой улыбке.

— Я обещал и пришел, — было им сказано.

Последовал жест руки, то ли указующий, то ли угрожающий, потом быстро возникли слова, сказанные на древней латыни, и… все исчезло. С криком Николай Петрович забился в угол постели, разбудив жену, и с той ночи он заболел. Хворал долго, но врачи никак не могли разгадать причину его болезни, а Смородинов — даже сейчас! — не рассказал жене о скелетах, найденных в погребе, не посмел волновать Дашеньку рассказом о ночном привидении… Только однажды, беседуя с архитектором Вологды, он спросил — кто живал во Фрязинове? Архитектор, загибая пальцы, перебирал немцев, англичан, шведов, голландцев и прочих. Но Смородинов помнил красную шлычку, свисавшую с соболиной шапки, не забыл о кривой сабле типичного ляха.

— А поляков здесь разве не было? — спросил он.

— Много! После Смутного времени во Фрязинове селились и черкесы, и ляхи, что пришли на Москву в свите Лжедмитрия и Марины Мнишек, дело то давнее и темное, но с тех времен не угасли предания, что эти ссыльные дрались почасту, меж собою сводили прежние счеты — кто прав, кто виноват…

«Не отсюда ли, — думалось Смородинову, — и эти заточенные в цепях, которые больше никогда не узрели дневного света, так и сгнившие во фрязинском подземелье?..» Страх постепенно забылся, духовенство отслужило в доме молебны, все углы окропили святой водой, хозяин успокоился и целый год старался не вспоминать о ночном привидении. Но год миновал, и встреча с ним состоялась внове — более ужасная, нежели предыдущая.

Было это так. Опять морозный вечер, сугробы, восходы луны — Николай Петрович в беговых санках, в которые впрягли его лучшего рысака Бесценного, с ямщиком на облучке катил однажды из города во Фрязиново, к жене и деточкам. На крутом повороте, где начинался обрыв в реку, а ямщик всегда сдерживал рысака, вдруг — словно из-под земли! — вырос тот самый «лях» и… гикнул! Да так гикнул, что Бесценный рванул сани с крутизны обрыва, следом за ним с воплями покатились и ямщик с хозяином. Глубокий снег спас обоих, но рысак, оставив людей и разбитые сани, волоча на себе обрывки упряжи, был найден потом в десяти верстах от Вологды: «Он дрожал и так одичал, что никого не подпускал к себе, кусался и бил людей копытами», четыре мужика тащили его на конюшню арканом. Выходит, что этого «ляха» узнал Смородинов, который испугал его и рысака, но зато ямщик никого не видел и все несчастья приписывал лишь горячности жеребца. Падение с кручи обошлось Смородинову глубоким и долгим обмороком, он очнулся уже во Фрязинове и тут, заплакав, все-все рассказал жене без утайки.

— Теперь и сам вижу, что во Фрязинове лучше не живать, как бы и деткам худа не вышло, собирайся, душечка, сейчас, без единого промедления, отъедем в Вологду, станем жить-поживать у твоего папеньки, а во фрязинском доме оставим прислугу.

Отъехали. Тесть, выслушав зятя, авторитетно сказал, что с бесами не совладать, дом надобно продавать, а чтобы лишних слухов не возникало, всем в Вологде говорить тако: мол, полы там просели да и стенки пора новыми обоями освежить — потому, мол, и съехали. Николай Петрович не переставал удивляться:

— Но почему я видел этот призрак, почему Бесценный испугался его появления, а вот мой кучер ничего не заметил?

— Ложись-ка почивать, Николаша, — посоветовал ему тесть, — утро вечера мудренее…

Верно! Рано утречком Смородинова разбудил квартальный пристав Седунов и велел скоренько одеваться:

— Вас, милостивый государь, сам полицмейстер Вологды просит к допросу… станем протокол составлять.

— Господи, да в чем же я провинился?

— Вот и выясним, — отвечал Седунов без улыбки…

Выяснилось нечто ужасное. Ровно в полночь, после того как Смородинов с семьей покинул Фрязиново, сторож тамошней церкви услышал крики о помощи, к нему бежали босиком по сугробам полураздетые люди — смородиновские прислужники. Рубахи на них были разорваны, прислужники из «молодецкой» Смородинова, сами ребята бравые, были страшно избиты.

— Да што с вами, сердешные? Какой человек обидел-то?

— Мы сами люди, — отвечали молодцы, испуганно озираясь. — Коли бы на нас людская сила напала, мы бы ей все морды расквасили, а тут сила-то была не людская, а нечистая.

Все они, бежавшие из фрязинского дома, с утра пораньше были привлечены к допросу, старший приказчик Демичев показал:

— Тока глаза зажмурил, чтобы сны смотреть, тута он ко мне и подошел. Хотел я было спросить — чего, мол, тебе надобно, а он меня, будто перышко, с постели-то в угол за печку ка-ак шваркнет. Я и покатился… Гляжу, мать честная, и все молодцы мои, словно поленья какие, по углам так и разлетаются. А он-то, энтот самый, одного за другим как хватит, как шмякнет… Ну, вестимо, мы дунули в бега. Спасибо сторожу — приютил босых.

— А он-то, этот самый, куда подевался?

— Наверное, там и остался… в нашей «молодецкой».

— Кого из вас не хватает? — спросил Седунов. Не досчитались одной лишь пожилой стряпухи Домнушки, которая, не будь дурой, когда эта катавасия началась, прыснула на сеновал и там, зарывшись в сено, осталась в целости. Вот эта Домнушка и поведала в полиции то, что так тщательно скрывал от горожан и соседей Смородинов:

— Когда артельщики дом-то обстраивали, так из подпола немало костяков выгребли. Все их, от цепей не отделяя, ночью на лодке вывезли за пять верст от города и утопили. А слыхивала это я от артельщиков, которым по званию своему на кухне кашу варивала, вот они и сказывали, что косточки те не отпеты в храме божием, гляди, как бы не ожили.

— Ладно. А ты сама-то, — спросили Домнушку, — когда на сеновале укрылась, слыхивала ли что в доме господском?

— Как не слыхать! Когда все из дому сбежали, он ишо долго дверями хлопал, по комнатам шастая, и все смеялся…

Смородинова допросили о тайном погребении скелетов.

— Да уж что скрывать! Грешен. Это я так велел…

Возникло «дело о глумлении нечистой силы». Смородинов никак не мог объяснить, почему нападение на его молодцов произошло как раз после его отъезда из Фрязиново — невольно получалось так, будто он сам в сговоре с нечистой силой. Полиция замесила дело круто — к делу были привлечены и работяги-артельщики, где-то из глубин губернии отыскали и подрядчика.