Тимоти Финдли - Пилигрим

Эмма лежала так недвижно, что Юнгу на миг почудилось, будто она мертва.

Он взял ее за руку.

Доктор Вальтер стоял рядом.

-..:.. Она сможет еще иметь детей? — спросил Юнг.

— Не исключено, когда-нибудь. Однако боюсь, что ей больше не захочется.

— Пожалуй. Пожалуй. — Юнг сжал руку Эммы и положил ее обратно на покрывало. — Скажите, какого пола был ребенок?

— У вас должен был родиться второй сын.

— О Боже!

Юнг отвернулся от кровати.

Доктор Вальтер нанял сиделку — на неопределенный срок, пока будет необходимость. По крайней мере на неделю. Звали ее Берта. Schwester Берта. Высокая, спокойная и молчаливая, она все время читала книги и долгими часами, пока Эмма лежала без чувств, услаждала себя «Смертью в Венеции» (Роман немецкого писателя Томаса Манна (1875–1955). Когда доктор Юнг и доктор Вальтер вышли из спальни, Берта села в кресло в ногах кровати, так, чтобы видеть свою пациентку, и с размаху открыла тоненький томик, разорвав переплет в трех местах. Поднесла книгу к носу, принюхалась… Типографская краска. Запах бумаги, клея — Венеция. А больше ничего и не надо.

Спустившись вниз и велев налить им бренди, Юнг спросил у доктора Вальтера:

— Что в таких случаях делают с останками?

Вальтер, пользовавший Эмму с того самого времени, когда она вышла замуж и поселилась в Кюснахте, ответил:

— С вашего позволения, простейшим выходом было бы сжечь их.

— Понятно. Могу я посмотреть на плод?

— Не советую, Карл Густав. Это слишком грустно.

— Он был здоровенький? И правильно сформировался?

— Да.

— Сын, вы сказали?

— Да.

— Скажите откровенно, Ричард… Как по-вашему, это действительно был несчастный случай?

— Откуда мне знать?

— Кто ее нашел?

— Фрау Эмменталь.

— И что она говорит?

— Она услышала звук падения и сразу же прибежала. Ваша жена была без сознания. Фрау Эмменталь вызвала меня. Выкидыш случился при мне, быть может, часом позже. Я боялся этого и был готов. Эмма ничего не почувствовала.

— Где сейчас ребенок?

— Я велел завернуть его в полотенце и отнести на кухню, чтобы сжечь в плите. С ним фрау Эмменталь и горничная.

— Сжечь. — Юнга передернуло. — Сжечь.

— Ребенок был слишком мал и выжить не мог, Карл Густав.

— Может, кремируем его вместе? Я хочу быть уверен, что с этим покончено.

— Воля ваша.

Фрау Эмменталь сидела на кухне с завернутым в полотенце ребенком на коленях и бокалом рислинга под рукой. Тишина стояла мертвая. Лотта, нарыдавшись, притулилась в углу. Когда на кухню зашли мужчины, обе женщины встали и присели в реверансе.

— Ах, доктор Юнг! Мне так жаль! — сказала фрау Эмменталь.

— Благодарю вас, — откликнулся Юнг. — Благодарю. Можете сесть.

— Нет, мы постоим, — заявила фрау Эмменталь. — Этак будет приличнее.

Юнг повернулся к доктору Вальтеру:

— Могу я это сделать? Хочу подержать его хоть минутку.

— Разумеется.

Доктор Вальтер спросил у фрау Эмменталь, хорошо ли разгорелся в плите огонь. Она ответила утвердительно.

Юнг взял из рук кухарки безмолвный сверток и прижал его к груди.

«Мне некому молиться. Некому. И я впервые в жизни жалею об этом».

— Бедный малыш! — прошептал он. — Прости, пожалуйста, что мы так тебя подвели. Мы тебя никогда не забудем.

Он стоял, убитый горем, зная, что должен отпустить сверток. Высоко на стене тикали часы. Больше не было слышно ни звука.

Юнг повернулся и подошел к плите.

— Ладно, — сказал он. — Мы готовы.

Доктор Вальтер открыл крышку над огнем. Оттуда вырвались искры, послышался треск дров.

Юнг нагнулся и трижды поцеловал завернутый в полотенце плод. Потом поднял его над огнем, закрыл глаза и отпустил.

Тот беззвучно упал вниз.

Доктор Вальтер задвинул крышку и сказал фрау Эмменталь:

— Я вернусь через полчаса.

Мужчины ушли. Фрау Эмменталь налила себе еще бокал вина.

Лотта села за стол, и они молча стали ждать возвращения врача, отводя глаза от плиты.

Форстер коротал время в отеле «Бор-о-Лак», изобретая способы встретиться с мистером Пилигримом.

Он мог замаскироваться, поскольку лицо его было слишком хорошо известно в клинике, и сделать вид, что приехал навестить друга из Лондона. Он мог прикинуться посыльным, которому велели передать сообщение исключительно в собственные руки мистера Пилигрима. Он мог принести подарок, переодеться женщиной и выдать себя за сестру мистера Пилигрима… Он мог… Он мог… Нет, ничего он не мог. Дело в клинике поставлено туго. Люди там бдительные, и никакими фокусами и маскировками их не проведешь.

Форстер купил бинокль и осмотрел фасад Бюргхольцли. Хорошо, что окна номера выходили как раз на клинику. «Я не нашел бы окна лучше, даже если бы попросил, — подумал Форстер. — Надо использовать это преимущество».

Утром первого июня 1912 года, в субботу, Пилигрим вышел на балкон покормить своих птиц.

Форстер мигом его засек.

— Как же я сразу не догадался! — воскликнул он вслух.

Голуби и голубки вот уже два дня прилетали и садились на этот балкон. — Кто еще мог подманить такую стаю?

На Пилигриме был голубой шелковый халат и белая пижама. Глядя на хозяина, Форстер вздохнул. На него нахлынула ностальгия по старым добрым временам — по запаху тостов и чая «Эрл Грей» на веселой кухоньке миссис Матсон, по вечно путавшемуся под ногами Агамемнону, подносам с завтраками, газетам и письмам, доставляемым мистеру Пилигриму в дом номер восемнадцать по Чейни-Уок… По беготне и ворчанию малыша Агамемнона, его восторженным приветствиям по утрам, когда открывалась дверь и начинался новый день. По уютувсех этих священных повседневных ритуалов — и облегчению при мысли, что еще одна ночь прошла без попытки…

Форстер даже в мыслях отказывался произнести слово «самоубийства».

— Доброе утро и добрый день, — сказал он, тоже вслух, точно мистер Пилигрим стоял рядом.

Так оно и было. Стоило только руку протянуть…

Форстер сосчитал балконы по обеим сторонам от того, где стоял мистер Пилигрим. «Место я запомнил… Теперь буду смотреть на него каждый день. Как-нибудь мы положим этому конец».

Чему?

Нашей разлуке.

Форстер отпустил бинокль, и тот повис на шнурке.

Леди Куотермэн погибла. Теперь Форстер — единственное связующее звено между мистером Пилигримом и внешним миром. Он один был готов принять его.

А потому надо вести наблюдение и ждать.

Пилигрим поел, но совсем немного. Он так резко отодвинул рыбу, которую с удовольствием ел за обедом вчера, что чуть не свалил блюдо на пол.

Обслуживавшая его девушка нервно переминалась с ноги на ногу. Она не знала английского, а Пилигрим отказался общаться по-немецки, капризно, как ребенок, заявив: