Андраш Шимонфи - Перелет

Ответ на свой вопрос я получил очень быстро. Буквально через несколько дней Берегфи удалили с поста командующего 1-й венгерской армией, а его место занял Бела Миклош. Последнему срочно требовался новый начальник штаба, и он обсуждал этот вопрос с министром обороны, который и предложил мою кандидатуру. Оба узнали о намерении немцев приставить к ненадежному, с их точки зрения, командующему армией своего генштабиста, и поэтому я должен прибыть туда скорее, чтобы опередить немца.

Так я стал начальником штаба армии.

Теперь я начал отчетливо сознавать: существует явная связь между моей отправкой на фронт, разговором с бывшим командиром корпуса Ференцем Фаркашем и моим новым назначением. Иначе я с моим небольшим опытом и невысоким званием вряд ли мог быть назначен на столь высокий пост.

Я оказался под командованием Белы Миклоша.

Я был знаком с ним еще со времен моего флигель-адъютантства. Семьями мы не дружили, но однажды все-таки обменялись взаимными визитами вежливости. Я знал, что он близок к регенту. Знал и то, что человек он замкнутый и крутой… Что болен тяжелой формой диабета. Однако это был образованный, обладающий широким кругозором генерал, настоящий командующий армией. Правда, о начале советско-венгерских переговоров о перемирии он тоже мне ничего не говорил.

Однако признаки, указывающие на них, были.

В один прекрасный день мне доложили, что русские неожиданно для всех отпустили трех венгерских пленных офицеров и нескольких солдат. Офицеры принесли с собой меморандум. В меморандуме написано, что пленные венгерские офицеры готовы сражаться против общего врага — немцев и ждут соответствующих действий венгерского правительства. Эти офицеры принесли с собой письмо, подписанное командующим 4-м Украинским фронтом генералом Петровым. В письме содержались точные сведения о направленных к нам бывших венгерских военнопленных, а также приветствия от генерала Петрова…

Ну и день! Ничего подобного до сих пор не бывало. Что предпринимать? Вероятно, прежде всего следует ответить на письмо… Я пишу ответ, в котором благодарю за приветствия и сообщаю: меморандум, принесенный офицерами, мы передадим компетентным лицам, надеясь, что там его проанализируют и сообщат нам о предпринятых шагах. Мы тоже (а что нам остается?) шлем приветствие советскому генералу, солдаты которого противостоят нам на данном участке фронта…

Ну-с, все пока идет нормально. Однако рядом с нами с глазами авгуров немецкие офицеры! Они еще могут поверить, что русские освободили и отправили обратно через линию фронта группу венгерских солдат (скажем, с пропагандистскими целями), а узнав, что вернулось несколько офицеров, сразу заподозрят неладное. Когда выпускают офицера, всем ясно, что он имеет какие-то полномочия.

Но выхода у нас не было, и одного из трех офицеров мы отправили к русским с нашим ответным посланием, остальных же с меморандумом прямо к регенту. Офицеры эти к нам больше не вернулись, и немцы на этот раз ничего не заподозрили. Может показаться странным, что одного из офицеров мы снова отправили в плен, однако жест русских мы не могли оставить без ответа…

Этот эпизод заставил меня серьезно призадуматься над происходящим. Я ждал, что из Будапешта придет документ или приказ. Однако столица молчала, никаких бумаг мы так и не получали…

Наступил октябрь.

В первых числах октября 1944 года Бела Миклош Дальноки сообщил мне о намерении побывать в своих поместьях, которые находились в междуречье Дуная и Тисы. Прекрасно.

Теперь войди в мое положение: я знаю, что нахожусь на фронте в должности начальника штаба армии, чтобы в подходящий момент начать с русскими переговоры. Но пока ни от моего командарма, ни из Будапешта не получаю никакой информации, никаких приказов на этот счет.

Чувствую: за кулисами должны происходить какие-то события, причем дела нешуточные. Звоню в Будапешт. Прошу к аппарату полковника генерального штаба Кути, который возглавлял разведуправление генштаба (после ареста немцами Дюлы Кадара). Кути обязан знать все. Сообщаю ему о прибытии к нам советских офицеров, которые говорят о перемирии. И что командарма нет на месте, а я — в затруднительном положении. Что не имею никакой информации, действительно ли в скором времени будет заключено перемирие?

Кути отвечает, что он тоже не располагает такой информацией.

Я ничего не понимаю.

Только спустя несколько месяцев, встретившись с Кути в Будапеште, я узнал от него, он просто не осмелился рассказать мне о делегации Фараго, которая уже выехала в Москву и вела там переговоры. Он боялся, что немцы подслушивали наш телефонный разговор. Я тогда про себя подумал: для такого случая могли бы завести специальный почтовый самолет… Я позвонил по телефону подполковнику генерального штаба Дюле Вёрешу, который унаследовал от меня должность начальника штаба корпуса, и сказал ему: «Послушай, я ничего не знаю о готовящемся перемирии. Во всяком случае, любезно примите русских и отправьте обратно через линию фронта, пока ничего другого мы предпринять не можем».

Он выполнил мой приказ.

На следующий день вернулся командарм. Рассказал, что не только объехал поместья, но и побывал у регента. Но ничего не сообщил о каких-либо новых указаниях. Заметил только: Хорти сообщил ему о намерении в ближайшее время посетить Хуст (где находился штаб нашей армии), и поэтому мы обязаны надлежащим образом позаботиться о безопасности пути следования для «Турана».

Поскольку Бела Миклош вернулся очень усталым, он попросил меня в порядке исключения доложить ему обо всем случившемся в его отсутствие не в кабинете, а на квартире. Там он представил мне человека, который должен был втайне от немцев перейти линию фронта. (Только спустя много дней, уже на той стороне, в Лиско, в штабе 4-го Украинского фронта, я узнал, что этот человек — майор Иожеф Немеш — по поручению регента вез в Москву письменные полномочия для делегации, которая уже вела переговоры по перемирию, дающие ей право подписать временное соглашение.)

На следующий день к нам пришла телеграмма от Яноша Вёрёша, начальника генерального штаба. Наконец хоть что-то! В телеграмме говорилось: «14 октября в Сатмарнемете [33] Сату-Маре (Румыния), Янош Вёрёш будет проводить совещание с командующим 1-й венгерской армией Белой Миклошем, командующим 2-й венгерской армией Лайошем Верешем, а также начальниками штабов этих подразделений». «Значит, дела идут, — подумал я про себя. — Там мы обо всем наконец узнаем».

В эти дни Бела Миклош чувствовал себя скверно, у него был острый приступ сахарной болезни. Однако приказ начальника генерального штаба следовало выполнить. В половине четвертого мы уже сидели в автомобилях, когда один капитан из нашего штаба направился к нам, размахивая телеграммой, давая понять, чтобы мы не уезжали. В телеграмме говорилось о том, что совещание переносится. Это произошло во второй половине дня 14 октября 1944 года.