Андраш Шимонфи - Перелет

Мы встретились с генералом Петровым, который в свое время прислал к нам венгерских военнопленных с письмом и которому мы ответили на его послание. Кроме Петрова, в переговорах участвовал Мехлис, член Военного совета фронта, политработник. Он проинформировал нас о том, что связался с Москвой, чтобы на следующий день двое членов венгерской делегации на переговорах о перемирии доставили сюда на самолете условия, на которых было заключено соглашение.

Рассказывая о цели нашего перехода через линию фронта, Бела Миклош заметил, что, зная условия перемирия, мы могли бы наметить контуры нашего сотрудничества в будущем и выработать конкретные указания частям 1-й венгерской армии.

После этого генерал Петров сообщил нам, что в Будапеште власть в свои руки взяли немцы.

Во время наших бесед нам удалось установить связь по телеграфу с главой венгерской делегации на переговорах по перемирию генерал-полковником Габаром Фараго, который, к немалому нашему удивлению, сообщил, что временное перемирие было заключено еще 11 октября, и в общих чертах обрисовал условия, на которых перемирие было подписано.

Тут я совсем перестал понимать, что же все-таки произошло в Будапеште 15 октября и почему о таком важном факте, как заключение перемирия, не проинформировали прежде всего нас — армию.

В конце переговоров Мехлис и Миклош пришли к выводу о целесообразности обратиться к венгерским солдатам по радио с воззванием. Текст его был следующим: «Венгерский солдат, оставайся верным регенту, присяге, которую ты давал Миклошу Хорти!»

Вечером нас вызвали для новых переговоров.

После того как советская сторона ознакомилась с состоянием нашей армии, Петров и Миклош приняли мое предложение: части 1-й венгерской армии должны отойти на линию Надьселлеш [36] Виноградов (СССР). — Мукачево — Ужгород, оставляя свободными основные дороги, а затем собраться и ждать дальнейших приказов.

Мехлис поинтересовался, за сколько времени, по моему мнению, можно повернуть части и подразделения 1-й венгерской армии против немцев. Я ответил: «Сейчас ответить на это не представляется возможным».

Петров кивком головы признал правоту моих слов.

Я считал и открыто высказал свою точку зрения: для успешного перехода армии необходимо, по крайней мере, 10–14 дней.

— Почему? — спросили у меня.

Я ответил: мол, как-никак мы только что сражались против Красной Армии. Надо же как-то объяснить, почему теперь мы решили повернуть оружие. Необходимо время, чтобы переубедить личный состав, офицеров. Узнав о перемирии, солдаты могут разбежаться… Мир как-никак. Их надо убедить в том, что во имя родины они снова должны взяться за оружие, пробудить в них чувство истинного патриотизма, что во имя Венгрии они должны выступить против немцев.

Петров сказал, что я совершенно прав, все это разумно.

Но тогда ничего другого не остается делать, как отвести солдат в условленные места, открыв Красной Армии прямую дорогу через Карпаты. А сами подготовим своих людей и в соответствующий момент начнем военные действия против немцев. Но пока это обсуждать еще рано.

По приказу Петрова и Миклоша я в соответствии с нашей договоренностью, подготовил приказы для частей и подразделений 1-й венгерской армии.

Я надеялся, что вскоре смогу отправиться обратно. Однако Мехлис распорядился, чтобы все наши приказы отправлялись через линию фронта с пленными офицерами.

Я попытался возразить, но Мехлис заявил, что он, мол, несет ответственность за мою жизнь и поэтому не имеет права отпускать меня.

Теперь я должен признать, что основания для этого у Мехлиса были. Он уже знал: к власти в Будапеште пришли салашисты — и поэтому считал мое возвращение в расположение 1-й армии не только ошибочным, но и опасным для моей жизни…

Итак, наши приказы через линию фронта переносили пленные офицеры…

Одну из групп пленных офицеров, которая состояла из 14 человек, должен был проинструктировать я сам. Эти офицеры вызвались передать наши приказы по армии.

Кратко проинформировав офицеров о сложившейся ситуации, я сказал им несколько ободряющих напутственных слов. Обратил их внимание на сложность и опасность задания, но одновременно подчеркнул его патриотический характер и необходимость этого шага. Я сказал, что за выполнение моего задания они заслуживают всяческого поощрения и наград. После трогательного прощания я отправил их в нелегкий путь.

Однако следует признать, что самоотверженность и храбрость этих офицеров, к сожалению, не дала ожидаемого результата.

Бела Миклош с удивлением был вынужден констатировать, что его приказы по армии не выполняются. В конце концов мы признали, что 15 октября нилашистам (разумеется, с помощью немцев) удалось захватить власть в свои руки.

Во второй половине следующего дня из Москвы прибыли представители нашей делегации по заключению перемирия: посол по особым поручениям Домокош Сенг-Иваньи и майор Йожеф Немеш. Первый из них был профессиональным дипломатом, которого специально включили в состав делегации на перемирии, второго регент с письменными полномочиями послал вслед за делегацией.

Сент-Иваньи познакомил нас с основными условиями заключенного соглашения, которые выглядели примерно так:

1) венгерская армия сохраняет оружие, но поворачивает его против немцев;

2) венгерская армия и администрация уходит с территорий, занятых Венгрией после 1 октября 1939 года;

3) окончательные границы Венгрии будут установлены после выработки мирного договора.

Для моего командира самым важным был первый пункт соглашения, он означал не капитуляцию, а сохранение армии, которая могла бы помочь отстоять интересы венгерской нации.

Вскоре нас перевезли в Москву, где мы присоединились к делегации, возглавляемой Фараго. Сюда же позднее, после полного приключений путешествия, прибыл в середине ноября и твой отец, но уже в качестве представителя нелегального движения Сопротивления, в состав которого входили представители левых партий и группы военных.

Но к этому времени я опять был направлен в распоряжение штаба 4-го Украинского фронта и, следовательно, в Москве с ним не встречался.

Я долго колесил по покрытым щебнем улицам Зугло, пока наконец не заметил на заборе одного покосившегося строения табличку, на которой было написано: «улица Иштвана Фишера».

Накрапывал осенний моросящий дождик, на неасфальтированной улице повсюду лужи и груды шлака. Вдоль улочки — стены складов, спортивные площадки.

Наконец я добрался до сотых номеров, там закончились старые одноэтажные развалюхи и появились первые панельные кооперативные многоэтажные здания, порядок расположения которых можно было определить лишь с птичьего полета. Я довольно долго бродил между современными зданиями по засаженному деревцами кварталу, но никак не мог отыскать дом 146. Я спросил об этом у какого-то мужчины, который в это время мыл «трабант». Он подозрительно посмотрел на меня, но потом все-таки дошел вместе со мной до угла.