Колин Маккалоу - Первый человек в Риме. Том 2

Затем мы, старые консерваторы из Сената, узнали, что Луций Аппулей принял Эквития в своем доме и даже выступал с ним на ростре, подвигая Эквития на дальнейшие шаги. Не прошло и недели, как Эквитий сделался любимцем римских низов, начиная от голытьбы и кончая казначейскими трибунами – третьего, четвертого и пятого классов. Ты знаешь, каких людей я имею в виду. Они боготворят землю, по которой ходили некогда братья Гракхи, – маленькие честные трудяги, которые нечасто могут голосовать, но голосуют ради того, чтобы сохранить деление на вольноотпущенников и зачисленных в граждане. Люди этого сорта слишком горды, чтобы принимать подачки, но недостаточно богаты, чтобы самостоятельно выжить при повышении цен.

Отцы Сената /особенно в пурпурных тогах/ расстроились – отчасти из-за чрезмерной популярности пришельца, отчасти – из-за участия в этом деле Сатурнина, который остается для всех загадкой. Но что тут сделаешь?.. В конце концов верховный жрец Агенобарб /у него теперь новое прозвище – Пипинна/ предложил, чтобы сестра братьев Гракхов /вдова Сципиона Эмилиана/ пришла на Форум и с ростры сообщила бы всем правду, разоблачив тем самым самозванца.

Три дня назад сие свершилось. Луций Эквитий без тени смущения смотрел на эту одряхлевшую, высохшую старуху. Агенобарб Пипинна принял напыщенную позу и поддерживал Семпронию за плечи /ей это не понравилось, она периодически смахивала его руки, как смахивают перхоть/ и спрашивал громовым голосом:

– Дочь Тиберия Семпрония Гракха-старшего и Корнелии Африканской, узнаете вы этого человека?

Конечно, она пробормотала, что никогда его раньше не видела и что ее дражайший брат Тиберий никогда, никогда, никогда – даже напиваясь! – не нарушал священных границ супружества, поэтому все попытки обвинить его в этом – чепуха. Она начала обрабатывать Эквития своей тростью из слоновой кости, и все это превратилось в уморительную пантомиму – хотел бы я, чтобы Сулла был здесь, он оценил бы это зрелище!

Под конец Агенобарб Пипинна /как мне нравится это прозвище! А дал ему его никто иной как Метелл Нумидиец!/ свел ее с ростры. Все вокруг просто умирали со смеху. Скавр смеялся до слез, согнувшись в три погибели, пока Пипинна, Свинячий Пятачок и Поросенок обвинили его в недостойном поведении.

В следующую минуту Луций Эквитий уже занял свое место на ростре, а Сатурнин подошел к нему и спросил, знает ли он, что это была за страхолюдина. Эквитий ответил, что не знает. Либо он не слышал, что говорил Агенобарб, либо опять соврал. Сатурнин объяснил ему вкратце, что это – его тетя Семпрония, сестра Гракхов. Эквитий выглядел изумленным и ответил, что никогда не видел свою тетю, и добавил: он бы, мол, удивился, если бы Тиберий Гракх рассказывал сестре о любовнице и своем ребенке, которых поселил в одном из поместий Гракхов.

Толпа одобрила здравость этого рассуждения и только укрепилась в мнении, что Луций Эквитий – действительно сын Тиберия Гракха. Сенат же – не говоря об Агенобарбе – взорвался от негодования. За исключением Сатурнина, который помалкивал, Скавра, который смеялся, и меня."

Публий Рутилий Руф вздохнул и размял затекшую от долгого писания руку. Избрав краткость, упускаешь детали, расцвечивающие ткань рассказа. В этом отношении его стиль отличался от стиля Мария, как литературное произведение от военного приказа.

"Вот, дорогой Гай Марий, пожалуй и все. Если посижу еще минуту, то вспомню еще несколько историй, так что в конце концов засну, уткнувшись носом в чернильницу. Не думаю, что вновь избираться на пост консула под предлогом необходимости остаться во главе армии – правильный ход с точки зрения римлянина. Я не вижу реальной возможности добиться этого. Но осмелюсь сказать: "Дерзай!" Желаю хорошего здоровья. Помните, что вы уже не неоперившийся цыпленок, а старый боевой петух. Не нужно горячиться понапрасну и ломать себе кости. Я напишу еще, когда случится что-нибудь интересное."

Марий получил письмо в начале ноября, но отложил его, чтобы прочитать, когда вернется Сулла. Тот вернулся – с длинными, пышными усами и взлохмаченными, как у большинства варваров, волосами. Пока Сулла отмывался и брился, Марий прочитал ему письмо, довольный тем, что может разделить с Суллой такое лакомство.

Затем они уединились в кабинете Мария, чтобы никто не помешал их беседе.

– Сними этот проклятый торк! – воскликнул Марий, когда ставший похожим вновь на римлянина Сулла наклонился вперед, открывая на обозрение массивную золотую вещицу.

Сулла лишь покачал головой, улыбаясь и теребя пальцами великолепную драконью голову на конце ожерелья.

– Нет, Гай Марий. А что – нельзя?

– Римлянину это не идет, – проворчал тот.

– Однако эта вещица – мой талисман. Если сниму, удача отвернется от меня. – Он со вздохом облегченья уселся в кресло. – О, снова облокотиться, как цивилизованный человек! Я так долго пировал, сидя за столами на этих деревянных скамьях… Начал даже думать, что мне только приснились люди, возлежащие во время пиров. Как хорошо снова стать сдержанным! И галлы, и германцы всегда все делают с избытком – едят и пьют, пока не облюют все вокруг себя, или, наоборот, изнуряют себя голодом, поскольку никогда не берут с собой запас пищи в битву или в поход. До чего они неистовы и сильны! Знаешь, Гай Марий, будь у них хоть десятая доля нашей организованности и самодисциплины – нам не пришлось бы и надеяться на победу.

– К счастью, этого у них нет… Значит, мы можем разбить их. Наливай себе – это фалернское.

Сулла сделал большой медленный глоток.

– Вино, вино, вино! Нектар богов, бальзам для страждущего сердца, клей для разорванной в клочья души! Как я прожил без него? – Сулла рассмеялся. – Надеюсь, я теперь никогда в жизни не увижу ни кубка пива, ни кружки их меда! Вино – это культура. Ни отрыжки, ни раздувшихся животов, ни шумно испускаемых газов. Человек, пьющий пиво, превращается в ходячую бочку.

– А где Квинт Серторий? Надеюсь, все в порядке?

– Он едет своей дорогой – мы решили возвращаться по отдельности. Кроме того, я хотел бы поговорить с тобой наедине, Гай Марий.

– Я готов.

– С чего же начать?

– С начала, конечно! Кто они такие? Откуда они пришли? Как долго собираются странствовать?

С наслаждением потягивая вино, Сулла прикрыл глаза.

– Они не называют себя германцами и не представляют собою единого народа. Это кимвры, тевтоны, маркоманы, херуски, тигурины. Изначальное место обитания кимвров – длинный, широкий полуостров на севере Германии, описанный рядом греческих географов как Кимврийский Херсонес. Кимвры занимают самую дальнюю его часть, а та половина, которая примыкает к материку, населена тевтонами. Однако выделить какие-нибудь характерные физические отличия этих племен почти невозможно. Языки отличаются друг от друга, но незначительно – соседи вполне понимают друг друга.