Феликс Дан - Схватка за Рим

Приближался назначенный день, и король с супругой отправились в Рим, близ которого на открытом поле, называемом Регетой, обыкновенно проходило народное собрание.

Утром, в день их приезда, в комнату короля неожиданно вошел Цетег.

– Ради Бога, Цетег, – в испуге закричал Теодагад, – какое несчастие приносишь ты?

– Я пришел сообщить тебе то, что сам только что узнал: Велизарий высадился.

– Наконец-то! – с радостью вскричала Готелинда.

– Не торжествуй, – заметил ей префект. – Теперь ты погибла.

– Погибла? Напротив, спасена! – вскричала радостно королева.

– Ошибаешься: Велизарий издал манифест, в котором объявил, что пришел наказать убийцу Амаласунты, и назначил большую награду тому, кто доставит вас ему живыми или мертвыми.

– О, ужас! – закричала Готелинда. Теодагад тоже побледнел.

– Притом готы скоро узнают, чья измена дала врагам возможность без сопротивления овладеть страной, и я, как префект Рима, получил приказ захватить вас и передать Велизарию. Но что мне в том, будете ли вы жить или умрете, – я согласен дать вам возможность бежать с одним условием: ты выдашь мне, Теодагад, твой договор с Сильверием. Молчи!.. Не лги, я знаю, что вы сговорились.

– Бери его, теперь он все равно не имеет силы. Получив документ, префект вышел.

– Что теперь делать? – спросила Готелинда, говоря скорее сама с собой, чем с мужем.

– Как что делать? Скорее бежать! Единственное спасение – в бегстве!

– Куда же ты хочешь бежать?

– Прежде всего в Равенну, чтобы захватить там казну. А оттуда, я думаю, лучше всего к франкам. Жаль, приходится бросить спрятанные здесь сокровища. Много, много миллионов золотых! Но что делать, жизнь важнее денег!

– Как? – спросила Готелинда. – У тебя здесь спрятаны сокровища? Где же?

– О, в надежном месте: в катакомбах. Мне и самому понадобилось бы несколько часов, чтобы их найти. Вот почему я и бросаю их.

И он вышел из комнаты. Готелинда же осталась: она увидела возможность борьбы, сопротивления.

«Деньги – власть, – думала она, – а только во власти – жизнь». И решила остаться и овладеть спрятанным золотом.

Оживленную картину осветило на следующее утро солнце, поднявшееся над Регетой. Много тысяч готских воинов стеклось сюда со всех концов своего обширного государства на тинг – народное собрание.

Эти собрания издревле были любимыми праздниками народа. В языческие времена на них совершались большие жертвоприношения за весь народ, здесь же устраивались рынки, военные игры. Вместе с тем, тут решались важнейшие дела: избирали и низлагали королей, решали вопросы о войне и мире, об отношениях к соседям, здесь же судили и важнейших преступников.

На этот раз собрание было особенно многочисленно, ведь должны были решаться очень важные вопросы: о войне с Византией и об убийстве Амаласунты. Уже с зарей вся площадь была в движении, и с каждым часом толпа увеличивалась, по всем дорогам сюда стекались готы – пешком, верхом, в телегах, повозках. Здесь встречались друзья и братья по оружию, не видевшиеся долгие годы.

Странное, пестрое зрелище представляла эта толпа. Рядом со знатным готом в шелковой одежде, который жил в богатых городах Италии, в роскошных дворцах, и перенял утонченные нравы высшего круга римлян, стоял громадного роста грубый гот-крестьянин, хижина которого приютилась где-нибудь среди дубовых лесов далекого Марга или среди сосен быстрого Эна, где он зачастую боролся с волком, шкура которого покрывала его широкие плечи. Дальше стояли группы суровых воинов, закаленных в битвах на далеких северных границах с дикими свевами, и тут же рядом миролюбивые пастухи из Дакии, которые, не имея ни хижин, ни полей, кочевали по лугам как и тысячи лет назад их предки, явившиеся сюда из Азии. Тут же стоял богатый гот, который научился в Риме или Равенне искусству вести торговлю и теперь получал много тысяч прибыли, и рядом – бедный пастух, который пас тощих коз на тощих лугах шумной Изарки и устроил себе хижину рядом с берлогой медведя.

Но как ни различна была судьба этих тысяч, отцы которых по призыву Теодориха спустились в Италию с запада, – все же они еще чувствовали себя братьями, сынами одного народа: все говорили на одном языке, у всех светлые глаза, золотистые локоны, у всех кипело одно чувство в груди: «Как победители стоим мы на этой земле, которую отцы наши завоевали у вельхов и которую мы будем защищать до последнего мгновения».

Точно пчелы в громадном улье, сновали и шумели эти тысячи людей, отыскивая знакомых, приветствуя их, заводя новые знакомства. Но вот с холма посреди долины раздались величественные протяжные звуки рога – и мгновенно все стихли и обратили взоры на холм, с которого спускалась торжественная процессия: пятьдесят стариков в широких белых мантиях, с венками на головах, с белыми посохами и старинными каменными топорами в руках. Это были сайоны, стражи тинга, которые должны были, с торжественными обрядами, открывать и оберегать тинг.

Спустившись в долину, они приветствовали народ троекратным долгим звуком рога, народ ответил им, шумно потрясая оружием. После этого сайоны приступили к делу: они разделились на две группы и, держа красные шерстяные шнуры, двинулись со старинными песнями и заговорами одни – направо, другие – налево, обводя шнуром всю долину. Через каждые двадцать шагов они останавливались и втыкали в землю копье, к которому прикреплялся шнур. В двух местах – прямо против входа и с южной стороны – в землю были воткнуты особенно длинные копья, в рост человека: это были ворота, которые вели в тинг. У этих ворот поместились на страже сайоны с поднятыми топорами, чтобы не пропустить в собрание несвободных, чужеземцев и женщин.

Когда эта работа была окончена, два самых старых сайона стали в воротах и закричали громким голосом, обращаясь к народу:

– Место приготовлено по старому обычаю готов. Теперь, с Божьей помощью начинайте правый суд!

Несколько минут после этого царила глубокая тишина, затем среди народ послышался сначала тихий, потом все более громкий гул удивления, сменившим взрывом негодования. Собрание должен был открывать представитель короля, тинг-граф, а его не было. Все громче вызывали его, искали, но его нигде не было, при этом заметили, что среди собравшихся не было никого из многочисленных родственников и друзей короля, между тем, еще недавно их встречали на улицах Рима.

Шум среди народа возрастал. Казалось, ничто не остановит его. Вдруг из середины огороженного места раздался громкий звук, древний боевой клич германцев. Все взоры обратились туда и увидели высокую фигуру старика Гильдебранда, глаза которого сверкали огнем. Крики радости приветствовали его.