Лесь Гомин - Голгофа

Вскоре после этого появился «грозный» приказ синода за подписью обер-прокурора святейшего Синода Победоносцева, в котором говорилось:

…«Считаем лучшим для церкви божьей инока Иннокентия из вашей обители забрать на время и перевести его под строгое начало испытанного в вере отца Серафима каменец-подольского… Вместе с этим предлагаем прекратить печатание листовок на молдавском языке, равно как и распространение его образа и слухов о его святости и принадлежности к святой троице. Запрещаем также распространять сведения о святости отца Феодосия Левицкого, который нами не канонизирован святым… Если же вы этого не сделаете, то будут предприняты самые решительные меры и по отношению к иноку Иннокентию и к тем, кто способствовал этой ереси».

Согласно распоряжению синода, Иннокентий из Балты был переведен в Каменец-Подольск под «строгое начало» архиерея Серафима Чичагова, а в 1912 году перемещен в Муромский монастырь.

В это время приверженцы Иннокентия, так называемые апостолы и мироносицы, в их числе мать Иннокентия Софья и его брат Семен, закончили подземное сооружение огромного «Нового Иерусалима» близ села Липецкое на несколько тысяч человек.

Автор книги Лесь Гомин без прикрас рисует кошмарные картины жизни обитателей подземелья. Тысячи людей, обманутых и ограбленных, ослепленных надеждой на вечное спасение, были обречены на верную гибель в пещерах «Гефсиманского сада», как именовали иннокентьевцы катакомбы в Липецком. Огромное скопище людей в темных, сырых подвалах подземелья, постоянные посты, грязь — все это способствовало массовым заболеваниям. Сотни людей умирали от тифа, чахотки и заразных заболеваний. Многие сходили с ума.

В Муромском монастыре Иннокентий отнюдь на был на положении узника и кающегося грешника. Его поместили в просторном доме. В нарушение всякого существующего монастырского устава, Иннокентию было разрешено держать около себя до десятка мироносиц-сожительниц, вести самый разгульный, разнузданный образ жизни. Но это не удовлетворяло пророка. Вкусивший от плода тщеславия, он снова хотел видеть перед собой одурманенные толпы людей, приветствующих его криками, жаждущих его благословения. Иннокентий задумал вырваться из монастыря. В уме его созрел коварный план: «Пусть меня освободит сам народ». В Бессарабию полетели письма от Иннокентия к его «апостолам» с указанием поднимать народ. Несколько тысяч одурманенных людей в один из холодных декабрьских дней 1912 года двинулись в направлении Муромского монастыря, в далекий и суровый Олонецкий край, освобождать Иннокентия.

«Холодный северный ветер… дул им навстречу. Он колол, сек их лица, забирался под рваные шубейки, под латаные армяки, Отталкивал назад, угрожал смертью… Но, движимые слепой, фанатичной верой, они шли, не останавливаясь». Автор, используя документальные материалы, рисует чудовищное преступление, которое было совершено органами царской власти вкупе со служителями церкви и жуликом иеромонахом Иннокентием. По всему пути следования паломников летела тайная депеша из Петербурга: «Препятствий не чинить. Религиозных стремлений возбранить нельзя. Пропустить молящихся к цели».

День за днем двигалась огромная масса людей на север. Многие, обессилев, падали, и снежный ветер навсегда прятал под сугробами непрощенных грешников. Среди паломников вспыхнула эпидемия тифа. Это стало известно властям. По деревням были расставлены становые с жандармами, которые не давали людям пристанища, безжалостно гнали их, больных, измученных тяжкой дорогой, в лютые морозы.

Немногим «посчастливилось» дойти до пророка Иннокентия. Большая часть погибла в пути. Но это не обескуражило косоуцкого афериста. Собрав своих «апостолов», он призывает паломников к восстанию и освобождению его из плена. Монастырское начальство, заранее осведомленное о замыслах Иннокентия, вызвало роту забайкальских казаков и наряд жандармерии и в день монастырского «бунта» учинило кровавую расправу над темной и беззащитной толпой.

Исхлестанная нагайками, исполосованная казацкими шашками, окровавленная толпа паломников была выброшена в пургу, в лютые морозы за монастырские ворота.

Теперь уже многоверстная черная лента медленно потянулась с севера на юг, возглавляемая самим «пророком» Иннокентием, скакавшим впереди на добрых вороных конях. И снова люди падали в изнеможении и находили вечный покой в снегах сурового севера.

В феврале 1913 года в г.Каргополе и его окрестностях толпы паломников были по приказу начальства остановлены, загнаны в вагоны и под конвоем отправлены к месту жительства, а Иннокентий арестован и препровожден в Петрозаводскую тюрьму.

Так закончилась эта бесславная «эпопея», в результате которой погибло несколько тысяч человек. Виновники этого чудовищного преступления остались безнаказанными.

Синод не разрешил передать преступника Ивана Левизора в руки гражданских властей, так как в этом деле было слишком много улик против православной церкви. Чтобы замести следы, скрыть причастность православного духовенства и синода к «балтскому движению», было решено отдать иеромонаха Иннокентия на суд князей церкви.

Но, как гласит народная пословица, «ворон ворону глаз не выклюет», собрались князья церкви, отечески пожурили инока Иннокентия, и он раскаялся, а раскаявшегося грешника простили. В Петрозаводской тюрьме «недостойный и многогрешный иеромонах Иннокентий, в мире крестьянин Бессарабской области с.Косоуц Сорокского уезда Иван Васильевич Левизор…», чистосердечно признался в своих преступлениях, свалив, правда, всю вину за содеянное на «врага рода человеческого — диавола», всегда «ищущего, кого поглотити».

В своем отречении Иннокентий заявил, что он простой «смертный» и просит не верить слухам о его святости и о том, что он послан «от бога учить людей»; клянется не распространять больше «ересь хлыстовского духа».

В показаниях перед «святыми отцами» церкви Иван Левизор во всех подробностях рисует отвратительные картины разврата, проституции, пьяных оргий, процветавших в Балтском и Липецком монастырях, в их тайниках, организаторами и участниками которых были главари секты иннокентьевцев.

Иеромонах Иннокентий спокойно рассказывал о совершенных им злодеяниях. Он знал, что находится среди своих, которые не дадут его в обиду.

«Глубоко каюсь и сознаю, как великое безумство и тяжкое свое преступление — это привлечение народа в Муром, содержание в каторжной бивачной обстановке, а затем этот ужасный поход из Муромской обители в зимнюю стужу с массою молдавского народа, худо одетого, непривычного к снегам и морозу северного климата!