Хамза Есенжанов - Яик – светлая река

Так начал свою речь Жаханша Досмухамбетов.

Он говорил не слишком долго, но вниманием слушателей владел всецело, говорил красиво и вдохновенно, искусно разжигая национальное самолюбие присутствовавших.

– Казахский народ нуждается в самостоятельном государстве, подобном древним Иранскому и Туранскому царствам, Хивинскому и Бухарскому ханствам. Для этого у нас достаточно и богатства и образованных людей. Требуется лишь целеустремленность, единство, гражданская честь и высокое сознание, а также убежденность в том, что наше государство не хуже всех других, – сказал Жаханша в заключение.

На собрании присутствовали только избранные – вдоль стен просторного кабинета сидели всего лишь сорок семь человек. С правой стороны Жаханши – член правительства: хазрет Кунай, правитель Салых, доктор Халел; с левой стороны – почетный гость Тобанияз, бии и ученые, Ахметша и Даулетша. В самом конце длинного ряда, смущаясь и озираясь по сторонам, сидел бай Кабыл, а рядом с ним, вперя в ерзавшего Кабыла маленькие колючие глазки, величественно восседал хаджи Шугул.

Жаханша закончил свою речь, но вместо аплодисментов хазрет Кунай молитвенно произнес:

– Да хранит тебя аллах и ниспошлет тебе всяческие блага и почести, аминь!

Он раскрыл ладони, произнес молитву, а остальные нестройно поддержали:

– Аминь!

– Аллахакбар!

Те, что столпились у дверей, напирали друг на друга, нетерпеливо спрашивая:

– Что он сказал? О чем там говорят?

В кабинете покряхтели, провели руками по бородам, зашевелились. «Кто теперь будет говорить? О чем он, интересно, скажет?» – думал каждый.

Жаханша, садясь на свое место, мельком взглянул на хазрета Куная, затем перевел взгляд на Ахметшу, сидевшего ниже Тобанияза. «Теперь твой черед», – как будто сказал он. Но в это время возле двери хаджи Шугул накинулся вдруг на Кабыла:

– Чего ты вертишься, места себе не находишь, точно верблюд, объевшись дурной травой?! Или не терпится тебе сказать здесь что-нибудь сверхумное, чего еще отроду не говорил? Чем болтать, лучше бы пожертвовал сотней верблюдов в пользу валаята, а то тебе их уже девать некуда!

Все повернулись к Шугулу и Кабылу. Бай окончательно растерялся, затравленно озираясь вокруг. Потом опустил голову, обиженно пробурчал:

– Нет.

Что означало это «нет», мало кто понял: то ли он не хочет говорить, то ли ничего не даст.

– Слова хаджи своему соседу, почтенному аксакалу, относятся, я думаю, к каждому из нас, – начал Ахметша, делая вид, будто обращается к одному Тобаниязу. – Для развития, укрепления и расцвета нашего молодого государства, возглавляемого высокородным Жаханшой и уважаемым доктором Халелом, членом Императорского Петербургского общества ученых медиков, мы от всего сердца, достопочтенные господа, должны сделать все возможное и отдать все, что имеем. Поэтому я считаю необходимым поговорить сейчас о наших практических делах. О значении, сущности и целях нашей автономии, о которой народ мечтал в течение столетий, исчерпывающе сказал великолепный оратор и мудрец Жаханша. Лучше мы не скажем, более глубоких слов мы не найдем. Но есть другие вопросы, которые надо нам решить на собрании. Это вопрос о переводе нашего правительства в другое, более удобное место, в самую гущу казахов – в город Уил. Город Уил граничит с городом Уйшик [111]и Мангистау, близок к Актюбинску и Иргизу и недалек от Тургая, Аральска, Казалинска, Акмечети. Лучшего центра для нашей автономии не найти. Лично я всецело за то, чтобы центр находился в Уиле. Я не только поддерживаю, но и обещаю оплатить все расходы по переезду, обеспечить всех лошадьми и подводами. Кроме того, дарю десять отборных аргамаков офицерам – выпускникам кадетского корпуса города Уила – защите и надежде молодой автономии.

– Спасибо, господин Ахметша! От своего имени, от имени присутствующих здесь членов правительства много раз благодарю вас за высокое чувство гражданства и за щедрость, – сказал Жаханша.

– От меня, господин Жаханша-мирза, пятьдесят коней. То же дарю руководителям армии, – объявил с места Шугул. Сказав это, он снова устремил колючие глазки на Кабыла и продолжал: – Вот этот бай из баев Кабыл спокойно может подарить двести коней. Это будет меньше его приплода за год. Давайте, пусть все объявляют свой дар! Позовите из прихожей баев Мукая и Коданбая. Пусть покажут свою щедрость! Калыбай, записывай!

– Хаджи, ваше дело – называть, мое дело – записывать. Пятьдесят очень хорошее число. Но «сто» и называть приятней и записать удобней. Особенно когда говорят: «Сто коней, сто верблюдов, сто овец…» – бойко приступил к своей обязанности Калыбай.

Кабыл засуетился, не зная, что сказать. Ему на выручку бросился какой-то толстяк, сидевший ниже Шугула.

– От хаджи он не отстанет. Запишите от Кабыла пятьдесят коней, – сказал он, взглянув на Калыбая.

– Пятьдесят коней, – объявил Калыбай. – От Кабыла Ахметова – пятьдесят коней. От вас, почтенный, тоже пятьдесят. Писать меньше пятидесяти неудобно, да и бумаги не хватит. Числа сорок семь, сорок восемь займут полстроки, – бормотал интендант, доказывая толстяку преимущества цифр «пятьдесят» и «сто».

Немало времени ушло на составление списка. В кабинете оживились, поднялся шум, как на базаре.

– Теперь пойду к тем, кто остался в прихожей и во дворе, – и Калыбай устремился к двери.

– Писарь, подожди-ка, – остановил его Тобанияз. – Записывай. Сто джигитов в кадетскую школу Уила. Расходы по учебе ста джигитов – за мой счет. После окончания учебы всю сотню офицеров конями и седлами снабжаю я. Пиши. – Тобанияз взглянул на Жаханшу: – Да сопутствует тебе удача! Пусть исполнятся твои желания! Род Адай поддержит тебя, мирза. К каждому из той сотни джигитов я добавлю еще по двадцать адайцев. Пусть это будет Адайский полк. Он станет твоей опорой и защитой. Можешь всегда рассчитывать на мою помощь.

Жаханша пожал Тобаниязу руку, искренне поблагодарил его.

Сегодня уже три дня, как не было Кульшан. И эти три дня показались Мендигерею тремя месяцами. Разговаривать не с кем, и на допрос не вызывают. О чем он только не передумал за эти дни! Пытался предугадать, чем кончится его дело, мечтал о лучшем, но рассудком все больше склонялся к худшему: «Уральский военный суд приговорит всех своих заключенных к смертной казни. От суда атаманов милостей ждать нельзя. Ну, а что будет делать Джамбейтинское правительство? Подражать уральским палачам. Будет судить, наказывать… Если правительство собирается в Уил, то оно поспешит с судом. Но почему не допрашивают и не ведут следствия? Или без суда…» Эти думы не покидали его ни днем, ни ночью.

В камеру вошел солдат и приказал:

– Почтенный, одевайся! Быстро!