Йозеф Томан - Калигула или После нас хоть потоп

Она слушала с улыбкой, выжидала.

В комнате друг против друга у малахитового столика сидели отец и дочь.

На инкрустированной его поверхности золотом выделены квадраты, и в каждом художник изобразил фигурку: солдат, авгур, понтифик, матрона, сенатор в мраморном кресле, актер в смеющейся маске, благородный патриций на коне, гладиатор и еще ряд фигур.

У Макрона нахмуренное лицо: император стареет, этого уже не скроешь.

Весь Рим чувствует, что приближается развязка. Весь Рим бурлит в ожидании.

У каждого зреет вопрос: что будет потом? Я, девочка, чувствую это напряжение в каждом, кого вижу. Я чувствую это у сенаторов, у своих писцов и рабов, которые меня массируют. Что думает народ, на это мне наплевать. С пустой головой, с пустым карманом и пустыми руками с Римом не справишься.

Макрон постучал пальцем по фигурке сенатора.

– Ты видишь его. Высокий, величественный. Настоящий Сервий Курион. Он улыбнулся от этого сравнения. Курион определенно и днем и ночью думает о восстановлении республики.

– У тебя есть доказательства? – спросила Валерия взволнованно, так как речь зашла об отце Луция.

– Нет. Только догадки. Не пожимай плечами, у меня нюх, как у охотничьей собаки.

– На догадках далеко не уедешь, – сказала она. – Ты должен быть уверен…

Хорошо, но где ее взять, уверенность-то? Отец и дочь посмотрели друг другу в глаза. Валерия улыбнулась: самоуверенно, властно. Макрон понял:

– Девочка, обработай немножко Луция. Когда ты поговоришь с ним по душам, может быть, что-нибудь прояснится.

И подумал про себя: "А для верности я прикажу следить за Сервием".

Она провела красным ногтем по фигурке молодого патриция на коне. Это напоминало ход на шахматной доске. Куда пойдет всадник?

– Я хотела тебя спросить, отец, какие у тебя планы относительно Луция Куриона? – без обиняков приступила она к делу.

Макрон прищурил глаза. Посмотрите-ка! Я угадал! Ей понравился мальчишка. А почему бы и нет. Старинный славный род. Единственный сын.

Наследник. Дворец, виллы, поместья, виноградники. Богатство. О громы и молнии! У нее неплохой вкус!

Он наклонился над доской, постучал пальцем по фигурке всадника и заметил громко:

– Что с этим юношей? Увидим. Но ради тебя я бы постарался.

Валерия, женщина, в объятиях которой побывала не одна сотня мужчин, покраснела. Перед отцом трудно играть. У него орлиный глаз.

– Тебе он тоже нравится, отец?

– Тоже! – засмеялся Макрон. – Ну, желаю успеха! Что-нибудь для него придумаю. Послезавтра этот твой Луций будет выступать в сонате. Это честь для юноши, не правда? Благодари меня. Вот видишь, я угадываю твои желания раньше, чем ты мне о них рассказываешь. Он получит золотой венок! О боги, ведь Калигула меня за это удавит от злости…

– Будь осторожен с Калигулой, отец! Он куда опаснее старика.

– Не учи! – оборвал он, но в душе согласился, что Валерия права. – Я его знаю. Когда он разозлится, то чудом не лопается от злости, а на завтра ни о чем уже не помнит. Я придумаю и для Калигулы какой-нибудь триумф. По какому поводу, – он рассмеялся, – этого я еще не знаю, но придумаю. И дуракам часто оказывают честь, не так ли?

Он замолчал, прислушался. Натренированное ухо солдата уловило шорох.

Глазами он указал Валерии на занавес. Она быстро отдернула его. Там стоял управляющий виллой со свитком в руках.

– Благородный Луций Геминий Курион посылает письмо моей госпоже… – заикаясь, проговорил он.

Она вырвала письмо у него из рук, забыла отдать распоряжение выпороть его за то, что он приблизился слишком тихо, и погрузилась в чтение:

«Моя божественная, единственная, настоящая красота среди людей – красота бессмертная, как олимпийские боги! Ты сказала мне: я позову тебя – напишу! И до сих пор молчишь! Я рискую сам – когда ты позовешь меня поцеловать край твоей паллы? Ради богов, скорей! Скорей!»

Валерия перечитала письмо второй, третий раз и опять читала, как будто не верила. В зрачках дрожало блаженство, все лицо ее светилось торжеством.

Он скучает обо мне! Он любит меня! Он мой! Она мяла в руках пергамент, счастливая, не в состоянии продолжать разговор.

Макрон исподволь наблюдал за ней. Взял письмо у нее из рук и пробежал глазами.

– Рыбка попалась! – засмеялся он. – Но есть здесь одна заковычка.

Луций помолвлен с дочерью Авиолы. И у них будет свадьба, какой Рим не видывал. Не бесись, девочка!

– Я знаю. Разве тебе это мешает? Мне нет, – усмехнулась она уголками губ, а в глазах ее вспыхнули хищные огоньки.

Юпитер Громовержец, эта девчонка способна разделаться и с дочерью богатого толстяка! Она на это пойдет, не оглядываясь по сторонам, как лев за антилопой. Это великолепно! Она совсем как я, эта девчонка. Враг силен?

Тем лучше. Вся в меня. И я знаю только одну возможность: выиграть или сдохнуть! И она выиграет! Макрон вскочил, обнял Валерию и поцеловал в шею.

– Ах ты лисичка! Вся в меня, надо же? Это мне нравится. Чего я хочу, я всегда добиваюсь!

И, буйно хохоча, он начал рассказывать о ночном приключении с Авиолой.

Смех Макрона был так заразителен, что захватил и Валерию.

– Это хорошо, – смеялась она, – и кто это только придумал? Макрон скользнул глазами по малахитовой доске. Она следила за его взглядом.

– Шутка удалась, что правда, то правда. Так проучить Авиолу! – Макрон нахмурился и продолжал строго:

– Но этот проходимец, нарядившийся в форму моих преторианцев…

Валерия через стол смотрела на Макрона.

– Ты знаешь, кто это был?

– Макрон показал пальцем на фигурку мужчины в маске.

– Актер?

– Фабий Скавр.

И когда Макрон начал рассказывать, как Фабий уж слишком основательно доказал свое алиби (это месть за изгнание, и, конечно, это был он!), Валерия подумала о Фабий. Прекрасно зная отца, она понимала, что часы актера сочтены. Но за то, что он сыграл эту шутку именно с отцом Торкваты, она решила взять Фабия под свою защиту. Нет, отдать Фабия палачу! А собственно за что? За удачную шутку? И она продолжала нежным голосом: ну хотя бы ради меня. Ведь мой папочка может сделать так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы!

Как-нибудь это устрою, согласился он. И прижал палец к фигурке актера, словно хотел передвинуть его на другое поле. Фабию удалось избежать мата.

Как только Макрон ушел, Валерия присела к инкрустированному столику и приказала принести письменные принадлежности. Она поглаживала пальцем фигурку молодого патриция на коне, все в ней кричало: "Приходи скорей!

Скачи аллюром!" Но она написала:

«Твое письмо было очень милым. Однако мне известно: сначала сенат и только потом я. Если ты придешь после своей речи в сенате рассказать, что и в сенате ты победил – а я этого ожидаю, мой Луций! – я рада буду тебя видеть…»