Йозеф Томан - Калигула или После нас хоть потоп

Претор подал знак платком. Зрители утихли. Кларнетисты, непременная принадлежность подобных представлений, затянули протяжную мелодию. Занавес раздвинулся. На сцене была ночь. Пекарня. Мерцали светильники. Пять белых фигур потянулось к середине сцены.

"Открываю заседание коллегии римских пекарей и приветствую великого пекаря и главу коллегии", – прозвучал густой голос актера Лукрина. Имена приветствуемых потонули в рукоплесканиях, но тем не менее зрители успели заметить, что имена эти что-то слишком длинны для пекарей, слишком благородны. И туники что-то длинноваты.

Нововведения Фабия на этом не кончились: он не признавал старого правила, что только кларнеты сопровождают театральное представление. Ведь есть и другие инструменты. Запищали флейты, зарокотали гитары.

Загудели голоса великих пекарей:

– Какие новости, друзья-товарищи?

– Какие ж новости? Все при старом…

Зрители разразились хохотом и аплодисментами. Римский народ был благодарен за самый пустяковый намек. Ха-ха. Все при старом Тибе – подавись! Думай там что хочешь, а глотай!

– Я строю новую пекарню. У меня будет больше сотни подмастерьев и учеников, – распинался великий пекарь Лукрин.

– Ну и ну. Это будет стоить денег…

– Ну а как доходы, друзья мои?

– Еле-еле. Худовато. Надрываешься с утра до вечера, орешь на этих бездельников-учеников. А прибыль? Дерьма кусок…

– Я строю пекарню…

– Да это уж мы слыхали. А с каких доходов? Где денег-то набрал?

Богатый пекарь понизил голос. Все головы наклонились к нему.

– Я тут кое-что придумал. Усовершенствование производства, господа.

Секрет ремесла. В тесто замешивается половина хорошей муки, а другая половина – ни то ни се…

– Черная? Прогорклая? Так это мы уж все давно делаем!

– Да нет! Ни то ни се – вовсе не мука. Молотые бобы, солома…

– Фу! – отозвался один тщедушный пекаришка. – Это не годится.

Хорошая еда – прежде всего!

Они налетели на него, как осы.

– Дурак! Себе-то ты испечешь отдельно, понял?

А тщедушный опять:

– Я за честность…

– По тебе и видно!

– А как же, когда эдил придет проверять товар?

Смышленый пекарь не смутился:

– Я ему дам… в руку кошель… а там золотые будут позвякивать…

Они остолбенели. Вытаращили глаза. Вытянули шеи.

– И ты отважишься? Взятку? Так ведь на это закон есть?

– Засудят!

– Попробую. А почему бы нет? Мы будем одни. Ночь никого не выдаст…

– Во имя пройдохи Меркурия расскажи нам потом, как все будет! Возьмет или нет?

– Расскажу, расскажу, дорогие! И дам вам рецепт этого угощения.

Занавес закрылся. Претор свесился из ложи, ища глазами эдила. Того в театре не было. Осторожный какой! Лучше от всего подальше! Он повернулся к префекту, который сидел рядом с ним.

– Эдила здесь нет.

Префект нахмурился:

– Он мне за это ответит!

И добавил:

– Не нравится мне это! Пересажать бы всю эту сволочь комедиантскую…

– Подожди, дорогой, с точки зрения римского права для этого пока нет никаких оснований…

Они тихо переговаривались во время перерыва.

Валерия посылала улыбки Луцию. Он видел это, весь сиял от счастья и не замечал никого, кроме нее… Друзилла с равнодушной улыбкой рассказывала Эннии, что брат Калигула очень мил, иногда, правда, немного крутоват, но чего не простишь брату?

Простолюдины, занимавшие верхние ряды, были в напряжении. Возьмет эдил золото? Насчет взяток есть суровый закон. Ох, боги мои, да ты простофиля, вот увидишь, что возьмет! Они бились об заклад: возьмет – не возьмет.

Ударили в медный диск. Четыре пекарских ученика большими мешалками месят тесто. Ритмично, под музыку, они ходят вокруг бочки, как лошади вокруг жернова, в такт музыке вращают мешалками и поют:

Входит Лукрин, хозяин пекарни, с кнутом в руке. При виде его ученики заработали вдвое быстрее. И запели хором:

Лукрин расхаживает, как укротитель зверей, сыплет ругательствами, пощелкивает кнутом. Ученики уже мнут тесто в руках, на лопате сажают хлебы в печь, раз – один, раз – другой, чем дальше, тем скорее. Зрители хохочут над этой беготней. Вот маленький ученик, больше похожий на девушку, сбился с ритма. И сразу получил кнутом по спине. Хохот усилился.

Буханки мелькают в воздухе, с мальчишки льется пот, гитары играют быстрее, барабаны неистовствуют, кнут так и свищет. Буханки выстраиваются на прилавке, румяные, соблазнительные.

– Неплохо, – сдержанно улыбнулся претор. – Я еще не видал пантомимы о выпечке хлеба.

– Но что за этим кроется? – скептически заметил префект.

Вигилы, расположившиеся у ног сенаторов, ковыряли в носу. Потеха – и ничего больше. Работы не будет…

– Замесите тесто на новый хлеб!

И вот уже в бочке новое тесто.

– Сегодня расплата, ученики мои, – произносит Лукрин. – Подумайте.

Можно получить либо хлебом, либо по три сестерция, но только с вычетом двадцатипроцентного налога.

– Мы хотим денег, пусть с налогом! – прозвучали четыре голоса.

– Тупоголовые! Ведь хлеб для вас выгоднее! Подумайте еще! – сказал Лукрин и ушел.

Происходит совет учеников.

– Этот хлеб жрать нельзя!

– Но после уплаты налога нам одно дерьмо останется. Что делать?

– Что выбираем?

– Дерьмо с налогом!

– Мы хотим денег! – хором произносят они при появлении Лукрина.

– Тогда завтра, раз вы такие упрямые.

– Это не годится, господин, что же мы будем есть?

– У вас есть возможность: хлеб!

– Нет! Нет! Нет! Нет!

В пекарню входит эдил, который обязан следить за качеством, весом и ценой хлеба. Щелкнул кнут, ученики ретировались. Пекарь низко кланяется.

Эдил взвешивает хлеб на ладони, раздумывает, рассматривает. Нагнулся, ковырнул тесто, потянул воздух и отскочил, зажав нос.

– Что это? Откуда эта вонь? – строго спросил эдил.

– Это какое-то недоразумение, господин мой, я очень обеспокоен.

Наверно, в муке что-то было, уж и сам не знаю.

– Пусти. Попробую еще раз!

– Нет, лучше не надо. Ведь мне продал муку благородный… – Он прошептал имя. Оба почтительно вытянулись.

– Но ты покупателей лишишься, говорю тебе.

– О нет! Один я даю им в долг. – И в сторону:

– Дело-то стоящее, окупится.

– И все же это нельзя продавать. Я отвечаю, ты знаешь. Как ты из этого выкрутишься?