Чарльз Кингсли - Ипатия

Старик грустно покачал головой.

– Посмотри на меня, – с улыбкой проговорила Ипатия, положив ему руки на плечи и заглядывая в его глаза, – ты мне часто говорил, что я хороша, а ведь красота способна укротить даже льва. Неужели ты не веришь, что это лицо может обезоружить любого монаха?

Она засмеялась. Старик забыл свой страх, поцеловал дочь и поспешил распорядиться насчет еды для стражи, которую он решил держать в своем доме как можно дольше.

А затем заперся в библиотеке и попытался заглушить свою тревогу астрономической задачей, над решением которой он бился целый день.

Ипатия неподвижно сидела в своей комнате. Мучительная гнетущая боль переполняла ее существо, и слезы стояли в глазах. Улыбками она прогнала страхи отца, но со своей собственной тревогой не могла справиться.

С поразительной ясностью сознавала она, что в ее жизни наступил перелом. Мир может возродиться, но она не доживет до этого, и если культ богов будет когда-либо восстановлен, то уже не ею…

«Зевс, отец богов и людей» – эти слова звучали утешением и надеждой, но была ли в них правда? Не сотворили ли люди своих богов по собственному подобию, внушив человечеству благоговейное почитание выдуманных ими светлых призраков? Вероятно, так оно и было. Но если боги существуют, то познание их – наивысшее блаженство для людей. Не говорил ли Плотин о бесстрастном восторге, когда душа возносится над жизнью, мыслями и разумом, сливаясь с абсолютным Единым? Шесть раз в продолжение шестидесяти лет воспарил Плотин на высоты мистического единения и понял, что он – часть Божества; Порфирий тоже удостоился один раз этой неизреченной славы. Ипатии же, несмотря на многократные попытки, еще ни разу не удалось ясно увидеть высшее существо.

И вот теперь, в удручающем сознании своей немощи, девушка решила проникнуть в небесные сферы. Быть может, теперь, в эти скорбные минуты, какое-либо Божество прольет на нее луч небесного света?.. Не сжалится ли Афина?.. А если не она, то какое-либо другое высшее существо – ангел или демон?..

Ипатия смиренно сняла все свои драгоценности и верхнее платье. Затем обнажила грудь и ноги, распустила золотистые волосы и прилегла на кушетку, скрестив руки и устремив к небу вдохновенный взор.

Так прошло несколько часов. Глаза Ипатии постепенно смыкались, но грудь стала подыматься быстрее и дыхание участилось.

Мгновениями девушке казалось, что она очутилась на дне пропасти, не ощущала собственных членов, не слышала собственного дыхания. Ее окружал светлый, мерцающий туман, бесконечная паутина, сплетенная из неисчислимых блестящих нитей, соединявшихся между собой, а затем разделявшихся и исчезавших. Она даже не знала, оставалась ли душа в ее теле или покинула его.

Паутина пропала, осталась только светлая бездна. Она упивалась светом и носилась в нем, как пылинка среди полуденных лучей. Но ее воля не ослабевала.

В бесконечной дали, среди беспредельного простора обозначилось темное пятнышко. Оно росло и приближалось. То был темный шар, опоясанный радужным кольцом. Что бы это могло быть? Она не дерзала надеяться. Все ближе, ближе… вот он коснулся ее. Центр его сверкнул, всколыхнулся и принял более определенные очертания… лица? рога? Нет – Пелагии!

Она выглядела прекрасной и скорбной и внушала невольное благоговение. Ипатия была не в силах далее выносить такую пытку и вскочила с криком ужаса!

Так вот ответ богов! Призрак женщины, которую она презрела и оттолкнула.

– Нет, это не их ответ! Мне его подсказала собственная душа!

Ипатия горько улыбнулась и в полном изнеможении снова бросилась на ложе, охватив голову руками.

Наконец она приподнялась и, не заплетая распущенных волос, тихо заговорила, устремив неподвижный взгляд в одну точку:

– О, хотя бы какое-нибудь знамение! Нет, миновал золотой век, воспетый поэтами, когда боги братались с людьми и сражались рядом с ними. Я сойду с ума, если перестану верить в обитателей незримого мира. О, хотя бы знамение, одно только знамение!

Расстроенная и смущенная, прошла Ипатия в «комнату богов», где хранилась коллекция старинных изваяний, на которые она смотрела скорее как на памятники искусства, чем как на принадлежности культа. В одном углу комнаты стояла Паллада, в полном вооружении, с копьем и шлемом, – чудесный образец афинской скульптуры, который она приобрела у купцов после разграбления готами Афин.

Долго и страстно смотрела Ипатия на изображение своей излюбленной богини – идеала, которому она в течении многих лет стремилась подражать. И вдруг… Что это, не мечта ли? Или просто игра света? Неужели богиня улыбнулась ей?

Нет, уста Паллады были по-прежнему плотно сжаты. Если чудо и свершилось, то оно миновало. Но вот опять…

Ипатии показалось, что змеи на голове Медузы [119], изображенной на щите богини, извиваются и пожирают ее своими каменными глазами, желая поразить ее ужасом и превратить в камень.

Но нет, и это видение скрылось! Девушка снова посмотрела в лицо Паллады, но камень оставался холодным и безмолвным. Ипатия опустилась на колени, охватила руками мраморное изваяние богини и стала шептать в полубезумном отчаянии:

– Афина! Паллада! Боготворимая! Вечная девственница! Внемли мне, Афина! Сжалься надо мной! Заговори, хотя бы для того, чтобы проклясть меня! Я знаю, что ты вездесуща и пронизываешь все живое. Но мне известно, что ты полюбила этот образ, который воплощает твое дивное величие! Я знаю, что ты говорила тем, кто… Да разве я что-нибудь знаю? Ничего! Ничего! Ничего!

Ипатия встрепенулась, услыхав тихий шорох. Она обернулась и увидела позади себя старую Мириам.

– Взывай погромче! – сказала колдунья с угрюмой злобой. – Взывай погромче, – она ведь богиня! Наверное, теперь она беседует с кем-нибудь, или терзает кого-нибудь, или пустилась странствовать. А может быть, она состарилась, – это ведь наша общая судьба, – и теперь, по лени или из упрямства, не хочет шевельнуть пальцем. Как? Твоя непослушная кукла не желает с тобой говорить, не открывает глаз, быть может, заржавели пружины? Ну хорошо, мы найдем тебе другую игрушку, если хочешь!

– Прочь! Как осмелилась ты войти сюда, колдунья? – закричала Ипатия, быстро приподнимаясь.

Но старуха спокойно продолжала:

– Почему ты не попытаешь счастья вон у того молодого красавца? – и она указала на статую Аполлона. – Как его зовут? Старые девы, взывающие к нему, всегда сварливы и завистливы. Он все с большей благосклонностью взглядывает на твое прелестное лицо. Попытай счастья с этим юношей! Может быть, ты робеешь? В таком случае тебе пригодится старая еврейка.

Последние слова были произнесены так многозначительно, что Ипатия, при всем своем неприятии Мириам, потребовала объяснений.