Константин Федин - Первые радости
- Название:Первые радости
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Художественная литература
- Год:1979
- Город:Москва
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Константин Федин - Первые радости краткое содержание
В историко-революционной эпопее К.А.Федина(1892-1977) — романах «Первые радости» (1945) о заре революционного подъёма и «Необыкновенное лето» (1948) о переломном 1919 годе гражданской войны — воссоздан, по словам автора, «образ времени», трудного и героического.
Первые радости - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
— Я переуступаю! — от всей щедроты сердца объявил Витюша.
Он хотел поздороваться с Пастуховым и был изумлён, что тот его просто не приметил, как будто Виктор Семёнович своей персоной входил в состав электрического освещения, не больше. Это было настолько разительно, что Егор Павлович опешил не меньше Витюши и попытался замять обидную неловкость и даже дёрнул друга за рукав, но из всех стараний ничего не получилось, — Витюша отошёл ни с чем.
Александр Владимирович с необычайной даже для него пристальностью глядел в угол, где поблёскивал затылок и вспыхивали очки Полотенцева. Подполковник разговаривал с прокурором. Пастухов следил за тончайшими изменениями лица его превосходительства, за оттенками и вариациями его жестов, словно читая издалека все помыслы прокурора, и вряд ли он узнал бы больше из этой недолгой значительной беседы, если бы слушал её, стоя рядом.
— Господь с вами, — говорил прокурор с поощрительной усмешечкой, — вы до смерти истомили наших служителей муз! Смотрите, какие дарования, а? Гордость и слава, а?
— Конечно, выше превосходительство, — соглашался подполковник, — но мне продолжает казаться, они служат не только музам, но отчасти некоторому ложному направлению.
— Казаться? — переговаривал прокурор. — Этого маловато, согласитесь. Дела-то ведь, как вы мне докладывали, никакого? Нет, нет, давайте-ка отпустим их души на покаяние!
— В том и беда, ваше превосходительство, что они не склонны принести покаяние.
— Ну а если, однако, не в чём, а?
— У каждого есть что-нибудь такое, в чём не мешает покаяться.
— Что-нибудь такое? — снова переговорил прокурор, и уже с нетерпением.
— И потом, ведь это им на пользу, ваше превосходительство.
— Полагаю, не во вред. И, может быть, по справедливости вы правы. Но по закону — нет. Покорно прошу подобрать материал, и я прекращу производство.
— Все дело, ваше превосходительство, понемногу приходит к концу: нынче умерла Рагозина.
— От болезни? — утверждающе и остро спросил прокурор.
— От родов.
— И что же?
— Не отрицала, что муж был главарём.
— И, может быть, ещё чего-нибудь не отрицала? — полюбопытствовал прокурор, продолжая насторожённо исследовать очки подполковника.
— Не отрицала, чего, по очевидности дела, не следовало отрицать, — несколько загадочно ответил Полотенцев и потёр свою математическую шишку.
— Ну-с, меня ждут партнёры, — закончил прокурор. — Извините, помешал развлекаться. Но все из-за артистов. Какие таланты, а? Вытянули что-нибудь в лотерее, нет? Не везёт? Что вы! Вам всегда везёт! Корову желаю вам, корову!
Он удалился в карточный зал, а Полотенцев пошёл к выходу, совсем близко миновав Пастухова и не поклонившись: во-первых, было не в его обычае считать знакомыми тех, кого он узнавал по служебной обязанности, во-вторых, на поклон жандарма могли и не ответить.
Пастухов пропустил подполковника, с напряжённым увлечением раскуривая папиросу, и потом массивные его плечи, живот и грудь стали чаще и чаще подёргиваться от беззвучного смеха. Он обнял Цветухина, озарённый довольством и беззаботностью, и повёл его к столу, за которым уже поместился Мефодий. Они приказали чуть-чуть подогреть бордо и наполнить им выигранный графин. Они болтали, на разные лады возвращаясь к тому, что их одинаково занимало в эту минуту: после встречи прокурора с подполковником, которую Пастухов уверенно истолковал в свою пользу, недавние терзания оборачивались курьёзным анекдотом, и оставалось только выпить.
Танцы уже начались, пение меди доносилось громкими вздохами, Цветухин все порывался уйти, но графин был ёмкий, вино тяжелило, приятели выдумывали тост за тостом, пока, наконец, Александр Владимирович не провозгласил как отпущение грехов:
— Здоровье той, что подарила нас талисманом. За бедную Лизу (он сощурился на Цветухина), за Бедную Лизу и за Эраста!
Егор Павлович выпил стоя, послушно приняв новое крещение, и, уходя, состроил мину рокового соблазнителя.
Он был на той приступочке, на которой вьющийся к небу хмель делает свой первый завиток и откуда все в мире начинает казаться эфирно-лёгким и доступным. Ему хотелось быть стройнее, чем он был, шагать изящнее своей походки, глядеть горячее, улыбаться ярче, говорить краше. Ему доставляло усладу, что идти было тесно, что он мягко задевал чужие локти, изысканно извинялся и благосклонно извинял.
Лиза представилась ему покорительной и сразу подняла его ступенькой выше, где хмель изгибался вторым завитком — ещё не дерзким, но уже очень смелым. Егор Павлович словно не в первый раз держал Лизу об руку, прокладывал ей путь среди разодетой толпы, вводил её в блистающий зал, ставил в черно-белый строй пар, подчинял и подчинялся вместе с нею повелевающей музыкальной забаве.
Завалящая плясочка, им, конечно, вспомянутая, оказалась падекатром. Они отворачивались друг от друга, обращались друг к другу лицом, кружились и опять отворачивались, и эта смена движений на секунду точно разлучала их, чтобы потом на секунду соединить, и они то глядели друг другу в глаза и что-то начинали говорить, то обрывали речь и придумывали — что сказать, когда начнут кружиться, и все это повторялось, повторялось, повторялось и становилось лучше и лучше, хотя ритм ничуть не менялся, а только учащалось дыхание и хотелось двигаться дольше и дольше. И хотя они были оцеплены сзади и спереди поездом таких же, как они, пар, у них было чувство, что они — единственная пара и музыка обрушивает с хоров свои громы на них одних.
Слова, которыми они обменивались, касались сознания Лизы с такой мимолётной лёгкостью, будто пролетала, садилась на верхушку тростинки и вновь летела прочь прозрачная стрекоза. В памяти оставалось одно движение, след рассечённого воздуха, вспышка света, ничто.
Но вдруг речь Цветухина начала мешать пустому полёту мыслей, задерживать его, отягощать. Оркестр распался на отдельные инструменты, люстры — на лампочки, танец потребовал внимания.
— Что? Что вы сказали? — спросила Лиза на последнем повороте.
Они отвернулись друг от друга, потом сделали два па, глядя в глаза, потом она положила ему на плечо руку, и он повторил ясно:
— Вы уже убегали от мужа?
К счастью, без остановки шли повороты — третий, четвёртый, — и уже нужно было опять становиться спиной к Цветухину и можно было подумать.
— Кто вам сказал?
— Мне просто кажется — непременно убежите.
Какой трудный, однако, этот танец, как неуклюже связаны его глупые части, как быстро устаёшь!
— Вам хочется, чтобы я убежала?
— Мне хочется, чтобы вы были счастливы.
Кто-то толкнул Лизу, она замешкалась, звенья поезда позади неё сжались, ей наступили на платье, она взяла Цветухина под руку:
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: