Григол Абашидзе - Долгая ночь

Ахалцихели старался. При каждом удобном случае он хвалил султана, хвастался его доверием, восторгался его великодушием.

В прежние времена Шалва неоднократно брал город Гандзу. Он прекрасно знал все удобные подходы к крепости, все ее слабые места. И теперь, когда дело дошло до штурма, Шалва проявил поистине сказочную отвагу, показал хорезмийцам, что такое настоящая рубка, и в довершение всего первым ворвался в ворота крепости.

Бросающих оружие и сдающихся или уже сдавшихся в плен он кромсал без нужды, так что даже жестокие хорезмийцы содрогались перед неуемной жестокостью грузина. Но Орхану все это нравилось, и он поверил в искренность служения Шалвы новому покровителю.

Конечно, Орхан рассказал потом султану о поведении Шалвы Ахалцихели. Рассказ эмира совпадал с донесением шпионов. Султан вполне убедился в верности грузинского вельможи.

У атабека Узбега был один-единственный сын, и он был несчастен, потому что родился глухонемым. Звали его Камуш.

До пяти лет атабек надеялся на какое-нибудь чудо. Ждал, что ребенок услышит или заговорит. Но время шло, и надежды развеялись. Наследник остался обреченным на вечную немоту и глухоту. Мир звуков, песен, музыки, щебетанье птиц, мир человеческих слов, а значит, и мыслей был для него недоступен, его не существовало.

В свою очередь, мир чувств и понятий мальчика был непроницаем для окружающих, для отца в том числе. Только один человек понимал Камуша — его воспитатель. Бог вразумил его, и вот жестами, движениями лица, выражением глаз он мог разговаривать с наследником на этом нечеловеческом и для всех остальных загадочном языке.

Узбег жалел своего убогого сына, хотя, будучи постоянно пьян и рассеян иными развлечениями и наслаждениями, не испытывал чувства отцовства по отношению к своему сыну так же, как не испытывал чувства ответственности и каких-либо обязанностей по отношению к стране, к народу, к многочисленным женам.

Глядя на Камуша, Узбег чувствовал все свое бессилие и еще больше убеждался в тщете человеческих потуг при достижении могущества и власти. Какое же это могущество и какая же эта власть, если нельзя сделать счастливым единственного сына и к тому же наследника?

Почему-то Узбег чувствовал себя виноватым в убожестве сына. Он не мог смотреть сыну в глаза, особенно в минуты, когда глаза эти были полны невыразимой печали и тоски. Сердце Узбега готово было разорваться либо остановиться от сострадания, переполняющего его.

Когда не помогли ни молитвы, ни паломничество по святым местам, ни огромные пожертвования в мечети, Узбег возроптал и отвернулся от веры. От горечи и сердечной боли Узбег начал пить еще больше. Он боялся мгновений трезвости, ибо в это время он должен был снова смотреть на несчастного сына и думать о нем.

Стараясь хоть как-нибудь загладить перед сыном мнимую, впрочем, вину и чем-нибудь украсить жизнь ребенка, лишенную радостей нормального общения с людьми, атабек окружил его сказочной роскошью и красотой. Он построил для наследника большой дворец. Двор Камуша своей многочисленностью, богатством и блеском затмевал двор самого атабека. Но все видели, что ни роскошь дворца, ни блеск двора не делают мальчика счастливее.

Сначала глухого и немого наследника пытались обучить грамоте. Но все усилия были напрасны. Узбег решил в конце концов, что и так слишком много мучений выпало на долю бедного мальчика, и приказал больше не мучить его никакими уроками.

Таким образом, Камуш остался неграмотным, необразованным, недоразвитым. Но зато более успешно шло другое воспитание — воспитание тела, движений, физической силы. Юноша вырос стройным, сильным и ловким. И хотя у этого атлета, у этого богатыря остались слабенькие детские мозги, отец решил, что это не помешает ему в общении с женщиной, как не мешает обращению с конем или луком. Решив так, Узбег занялся поисками невесты.

Поиски были нетрудны, потому что кто бы отказался породниться с властителем Адарбадагана, с атабеком Узбегом. В жены Камушу досталась красивейшая девушка Востока, юная внучка властителя Мараги.

Свадьбу отпраздновали втрое пышнее, чем если бы женился сам Узбег. На свадьбе отец преподнес сыну драгоценный подарок — золотой пояс легендарного царя Ирана Кей-Кавуса. Этот пояс после смерти Кей-Кавуса переходил по наследству от сыновей к внукам и наконец достался ильдегизидским Пахлаванам. Отныне он становился собственностью Камуша.

Пояс, сам по себе золотой, украшали драгоценные камни, между которыми был вставлен огромный, величиной с ладонь, лал. Это был редчайший лал. Говорили, что такого прекрасного лала нет больше не только на Востоке, но и на всей земле. На лале были начертаны начальные буквы имен всех предыдущих владетелей пояса, начиная с самого Кей-Кавуса.

Отрезанный от общения с миром, Камуш получил в безраздельное владенье две вещи, равных которым, как говорили, нет на Востоке: красивейший пояс и красивейшую женщину.

С первого дня Камуш завладел женой именно как необыкновенной вещью. Он ее ни на минуту не отпускал от себя, никого не подпускал к ней и старался как можно меньше показывать ее людям.

Ему всегда было тягостно присутствие людей, с которыми он не мог говорить. Своим умишком он все же понимал, что они жалеют его, и ему становилось стыдно за свое убожество. С женой он не чувствовал никакого стыда. Как самого заветного и дорогого в жизни, он ждал захода солнца и наступления темноты. Ночью его никто не видел, и он не должен был ни на кого смотреть. Ночью можно было ничего не говорить и не слушать. Ночью говорили руки и губы, его необыкновенная сила, его молодое тело. Ночь делала его равным со всеми остальными мужчинами или даже лучше их. До рассвета он был равен со всеми мужчинами на земле. А потом светало, нужно было вставать, одеваться, выходить к людям, вспоминать про свое убожество и ненавидеть себя.

Жена Камуша была юна и неопытна. Сначала она не очень переживала недостатки мужа. Его мощные тяжелые руки, его ласковая сила, все радости, которые он приносил ей ночью и которые были для нее новы, заставляли на время забывать дневные заботы и огорчения.

Но потом, когда прошла новизна и любовные объятия, как бы ни были они крепки, сделались привычными, когда она привыкла также к сказочному богатству и необыкновенной роскоши, окружавшей ее во дворце Камуша, она понемногу поняла всю бедственность своего положения и почувствовала себя самой несчастной женщиной на земле.

У ее огромного мужа оказался маленький, детский ум. Каждый его шаг, каждый жест — все его поведение было ребяческим и не соответствовало ни его росту, ни его силе, ни его хмурому, сердитому виду.