Григол Абашидзе - Долгая ночь

При всем том Шереф-эль-Молк был богобоязненным человеком и за чтением Корана забывал все свои мирские дела.

Шереф-эль-Молк устал от вечных скитаний с султаном от одного убежища к другому. Хотелось остановиться. Но Джелал-эд-Дин остановиться, как видно, не хочет. Жизнь, войны, удары судьбы ничему не научили предводителя хорезмийцев. Чем хуже его дела, тем он становится упрямее. Советов визиря и других приближенных не слушает совсем. От раз принятого решения не отступает, хотя бы и видел, что ради успеха нужно от него отступиться. На поле боя он стремится, словно ищет забвения и смерти. А если кто из приближенных выскажет осторожное суждение или призовет султана к осторожности, такой человек кажется султану изменником.

Может быть, Джелал-эд-Дин ничего не видит для себя впереди. Он устал и доверился судьбе, и ему ничего не нужно, кроме смерти. Но у Шереф-эль-Молка есть еще время впереди. Султан не хочет одуматься и взяться за ум, значит, нужно одуматься и взяться за ум без султана.

До сих пор Джелал-эд-Дин распоряжался судьбой Шереф-эль-Молка, не пора ли визирю распорядиться своей судьбой самому. Вместе с султаном вышли они на перекрещение двух дорог. Одна дорога — жизни, другая дорога смерти. Что ж, пусть султан выбирает себе какую хочет, а Шереф-эль-Молк выберет дорогу жизни и будет жить, хотя бы от султана не осталось даже воспоминаний.

Кроме того, визирь Шереф-эль-Молк — главная и, может быть, последняя башня в укреплениях Джелал-эд-Дина. Если эта башня выбросит белый флаг и откроет ворота, враги как следует оценят такой поступок.

Шереф-эль-Молк уничтожил письма, которые прислал ему султан для отправки. Вместо этих писем он написал свои тем же людям, то есть мелику Хлата и султану Иконии.

«Достойно сожаления, — писал Шереф-эль-Молк, — что Джелал-эд-Дин, султан Хорезма, изгнанный из своих земель монголами и вынужденный скитаться по чужим странам, не оправдал доброго отношения к нему со стороны правителей мусульманских стран. Они встретили его по-братски, всячески ему помогали, видели в нем объединителя и защитника всех мусульман, твердого поборника истинной веры. Вместо того чтобы по достоинству оценить помощь и дружелюбие, действительно объединить и действительно возглавить мусульманские народы в борьбе с нашествием монголов, неразумный Джелал-эд-Дин начал нападать на единоверных братьев. Вместо того чтобы принять их добровольную помощь и видеть в них равных союзников, он захотел покорить их сам и господствовать над ними, как над всяким побежденным и покоренным врагом. Он решил покорить и поработить меликов и султанов восточных стран, которые своим благородством и доблестью не только не стоят ниже хорезмшаха, но и превосходят его.

Высокомерный и недальновидный Джелал-эд-Дин сам вырыл себе могилу. У него нет больше ни союзников, ни верных друзей, ни войска. У него нет даже убежища, постоянного пристанища, клочка земли, которую он мог бы считать своей. Власть некогда могущественного и доблестного хорезмшаха распространяется только на его слуг и приближенных.

В интересах веры и благополучия народов мы, Шереф-эль-Молк, визирь Джелал-эд-Дина, могли бы навести порядок в Адарбадагане, а также установить добрые отношения со всеми соседями, в особенности с благородными великими правителями Хлата и Иконии.

Мы беремся пленить Джелал-эд-Дина и предать его справедливому суду и достойной казни. За эту услугу Эль-Ашраф и Алладин признают законной нашу власть над Адарбадаганом. Тем самым будет искоренена смута среди мусульманских стран, недоверие между мусульманскими народами и их предводителями и установится искреннее содружество, столь необходимое для ведения священной войны против ненавистных монголов».

Шереф-эль-Молк запечатал свои послания и с надежными людьми отправил их по назначению.

Но Джелал-эд-Дин был еще жив, и он еще был султаном, и когти его были еще остры. Оба письма в день их отправки оказались в руках султана и были читаны им три раза подряд, настолько невероятным, неправдоподобным показалось ему все в них написанное.

Но написано было черным по белому, и пришлось поверить. Низкий раб, которого Джелал-эд-Дин поднял из грязи жизни и так возвеличил, раб, который не умел ни читать, ни писать, который все, что у него есть, получил благодаря милости и щедрости султана (кроме черной его продажной души), этот раб, эта низкая тварь устанавливает теперь тайную связь с врагами султана, обещает им его голову, просит у них власти над Адарбадаганом, хочет своего господина и благодетеля схватить словно зверя и в клетке выдать врагам, продать по цене, не столь уж и дорогой!

Перед султаном промелькнули все его неудачи за последнее время. Может быть, визирь и не был в них виноват, но теперь, освещенные новым светом, они все предстали как дело рук визиря, как результат его предательской деятельности, его подлой измены, его грязного, черного обмана.

Не зря возникали подозрения, не зря намекал на измену визиря верный Орхан. Да, так оно и есть. Именно визирь натравил султана на Хлат. Если бы визирь не пошел самовольно на Арзрум и не вступил на обратном пути в сражение с хлатцами, то и султану незачем было бы нападать на Хлат, не за что было бы мстить. Да, именно по совету визиря султан предпринял поход за Лихский хребет. А чем это кончилось? Султану пришлось бежать от подножия Лихских гор в Тбилиси, а все войска вернулись с перевала ни с чем. Хорошо еще, что Джелал-эд-Дин не попал в плен к грузинам, в том проклятом ночном бою. А как узнали грузины о выступлении Джелал-эд-Дина, кто им донес? Да визирь же и донес! Недаром он сам не пошел в поход, а чем-то отговорился и остался отсиживаться в Тбилиси. И ведь были тогда подозрения на Шереф-эль-Молка, и Орхан намекал, не послушался султан Орхана!

Все, что было хорошего в отношениях с визирем, Джелал-эд-Дин забыл. Вся служба Шереф-эль-Молка выглядела теперь как сплошная измена, как непрерывное предательство, лишь прикрываемое личиной преданности и верности.

А сколько людей, близких султану и любимых им, погубил визирь своими наветами, доносами, лжесвидетельствами. Он умел убедить султана в их вине, в заговорах, в покушении на жизнь повелителя, в тайных сношениях с врагами. Впоследствии султан убеждался в невинности этих жертв, но было уже поздно. Мертвых не воскресишь, а признаваться в своих ошибках султану не следовало. Перед самим собой приходилось оправдываться тем, что укрепление власти требует жертв и что лучше казнить трех правых и одного заговорщика, чем этого заговорщика оставить в живых и на свободе вместе с тремя правыми.

Каждый месяц визирь раскрывал ужасные заговоры против султана. Каждый месяц лилась кровь, уходили верные люди. На их место визирь подбирал и ставил своих людей. Он окружил таким образом султана глухой стеной недоброжелательства, сквозь которую не доходило никаких слухов о несправедливостях визиря, о его притеснениях, о его корысти, казнокрадстве, о всех его самочинствах.