АБ МИШЕ - ЧЕРНОВОЙ ВАРИАНТ

Спустимся в бункер к боевикам, они ночью начали отмечать праздник, атакуя гитлеровские патрули. Сейчас у них торжественное собрание. Смотри, как забавно они принарядили свои лохмотья цветами из красных тряпок, у маленького Пини, утонувшего в трофейном кителе, красный лоскут на груди соседствует со значками СС - смешно, да? Только некогда смеяться, надо успеть выловить в радиоприемнике московскую передачу,

а потом выслушать доклад Шахно Файнгольда. “Наша борьба несомненно будет иметь огромное историческое значение не только для еврейского народа”, - скажет нам старый коммунист, после чего мы споем “Интернационал” и привычные слова “это есть наш последний и решительный бой” откроют здесь тебе свой точный смысл.

Чем завершить наше гуляние? Конечно, боем. Первого мая боевики подожгли вражеские склады и конюшни, убили трех немцев на Налевках, ни один бункер в тот день не сдался Струпу, при погрузке схваченных евреев один из них трижды выстрелил в полицейского офицера, еще какой-то еврей на глазах у немцев выкрал из канализационного люка заложенную ими взрывчатку.

В стране, которая зовется страной рабочих и крестьян, пролетарский праздник Первого Мая отмечают два дня. На Францишканской улице, в доме номер 30, мы праздновали три дня. Три дня - в дыму и крови.

Я была в числе боевиков, отступивших сюда с других участков гетто. Большой бункер вместил остатки групп Герша Берлинского, Юрека Блонеса, Марка Эдельмана, Юрека Гриншпана, Эноха Гутмана и несколько сотен мирных жителей – нам выпало их защищать.

Немцы начали гранатами, мы ответили пулями, отвлекая немцев от другого выхода из бункера: оттуда за спины нападающих вылезли наши и Дебора Баранувна метнула гранату. В первой схватке немцы потеряли двоих, но завалили взрывами вход в бункер. Мы выбрались через второй лаз и начали бой снаружи. Немцы отступили, потом явились снова. Они поливали огнем разрушенные дома, развалины огрызались выстрелами. На верхнем этаже сгоревшего здания Абрам Эйгер занял выгодную позицию, его окружили, кричали “Сдавайся!”, он отвечал руганью и пулями до последнего дыхания. Геройски дрались Сташек Брилянштейн и подросток Люсек Блонес. Загорелся дом, где засел ветеран Абрам Диамант, но не изменяли ему ни глаз, ни рука, он бил без промаха, пока раненый не рухнул в пламенеющие руины.

Первое мая окончилось отступлением немцев. Наутро они вернулись с большими силами. Мы их снова отбросили ценой многих потерь, погиб Юрек Гриншпан, тяжело ранило Эноха Гутмана. А третьего мая они применили газы. Мы забаррикадировали вход камнями - они прорвались. Мы все, Зигмунд Папиер и Дебора Баранувна и четырнадцатилетний Шанан Лент и Ципора Лерер и остальные боевики - все бились до конца, дрались врукопашную, гранатами, ножами, камнями, зубами, обессилевшие стреляли, держа пистолет обеими руками, ярость женщин поразила самого Струпа. Немцы не вывезли отсюда никого. Половина боевиков погибла, остальные перебрались кто в бункер поблизости, кто в центральный бункер БОЕ на Милую, 18.

Милая, 18. Малованчик, Кулас, Исер-Сруль и другие аристократы еврейских низов приложили здесь свои вольные руки, соорудив большое подземелье, которое теперь заполнили четыреста человек. Здесь находились примерно сто бойцов, испытанных прежними боями, - цвет еврейского подполья, здесь разместился штаб восстания во главе с Мордехаем Анелевичем, здесь были ближайшие его друзья и любимая Мира Фухрер, он питался их поддержкой и питал их своей выдержкой.

Повстанцы разделили бункер на части, названные в память о местах смерти “Треблинка”, “Травники”, “Понятов”, “Пяски”, “Гетто”. Жили дружно, в образцовом порядке, свободные минуты занимала политика, иногда - споры, часто - песни. Коммунисты пели свое, сионисты свое, а вместе пели “Эс брент” (“Горит”) - гимн гетто на слова краковского поэта Якуба Гебиртига.

Центральная база. Отсюда тянулись нити к боевым позиция восстания. Тут докладывали связники, тут совещались командиры, сюда шли донесения, отсюда - боевые приказы и письма на “арийскую” сторону, к руководству польского подполья и за границу.

С первых минут восстания Струп охотился за руководством евреев. Не раз в своих ежедневных рапортах он докладывал, что захватил “главарей”, но то ли ошибался, то ли врал – бункер штаба никак обнаружить не удавалось, захваченные евреи не помогали, даже попытка использовать группу бездомных детей не получилась: дети бункер не выдавали, пытались убежать и погибли как бойцы.

Струп стирал с лица земли улицу за улицей. А евреи не унимались. “Вскрытие бункеров, - писал Струп 4 мая, - натыкается на все большие трудности”. Однако генерал не пасовал: огонь и газы неуклонно ужимали территорию восстания. 7 мая немцы взяли последний бункер на улице Лешно, где было сто пятьдесят мирных жителей и сильно поредевшая после четырехдневного боя группа боевиков. У них остались только бутылки с серной кислотой, но они еще надеялись пробиться на “арийскую” сторону, а тут - газ, и дежурная у входа Ита Гейман, отравясь, пустила в себя последнюю пулю, чтобы не стать обузой товарищам, которые и после газирования сопротивлялись ворвавшимся в бункер фашистам, и Роза Розенфельд, героический командир, пробилась, скрылась, отстреливаясь, в развалинах домов.

7 мая Струп взял сорок девять бункеров. Еще одна непокоренная улица, Смочая, была сожжена дотла. Польские полицейские доносили: “Гетто похоже на сплошную могилу. Патрули, вооруженные автоматами, осматривают тлеющие груды развалин... Эсэсовцы робко выглядывают из тени обломков, опасаясь выстрелов... Из дымящихся домов, из бункеров выходят, как привидения, евреи; они уничтожают более слабые немецкие патрули или пробираются в направлении арийского района... Немецкие посты на выходах из улиц, окружающих гетто, обыскивают и проверяют прохожих, зачастую натыкаются на вооруженного еврея, платя жизнью...”.

Да, в тот же день 7 мая, обыскивая загазованный бункер, немцы напоролись на пожилого еврея Старовейского, который застрелил гитлеровца и сумел скрыться. Пульс восстания слабел, 1, но бился, и продолжало жить борьбой сердце восстания в подземелье на Милой 18, где сто лучших боевиков были готовы стоять насмерть и где вместе с ними ожидали конца триста мирных жителей гетто: больные и бессильные, старики и калеки, осиротевшие дети и дети с мамами...

Мама... Начало жизни, Ладони Добра, Радостное Рабство Любви.

Мама: Щит, Опора, Спасение...

Мама вечно во мне своей кровью, умом, жизнью, сердцем, и пока я дышу, я питаюсь всесильем ее.

Мама, благослови в трудный миг в твою совесть вглядеться, чтобы всякую мглу осветило мне имя Твое...

Имя Матери - Мария.