АБ МИШЕ - ЧЕРНОВОЙ ВАРИАНТ

Последние спазмы в горле...

- Поцеловать тебя на сон грядущий?

Отрицательное движение головы.

- Ну, спи, спи, сынок.

Я легонько коснулся его лба.

-Спи.

Он уснул.

Боже, как уберечь эту впечатлительную душу, чтобы ее не затоптали в грязи жизни? [106, с. 239-240].

И.НЕВЕРЛИ(1939г.):

Когда объявили мобилизацию, Корчак вынул из нафталина свой майорский мундир и попросился в армию... Начальники в соответствующих инстанциях... обещали, но мало что могли сделать в невообразимом хаосе, ...что предпринять для защиты родины?

На Варшаву падают первые бомбы. Сквозь их грохот... люди услышали знакомый... голос: у микрофона польского радио снова стоял старый доктор... Это не были уже сказочные радиобеседы из области “шутливой педагогики” для взрослых и детей”. Старый доктор говорил об обороне Варшавы... о том, как должны вести себя дети в различных случаях опасности...

Варшава пала... В “Доме Сирот”... разбитые окна позатыкали, заклеили, чем пришлось, однако осенний ветер гулял по залу. Дети сидели за столами в пальто, а Доктор был в офицерских высоких сапогах, в мундире. Я высказал удивление по поводу того, что все еще вижу на нем эту униформу, вроде ведь он никогда не питал к ней особого пристрастия, напротив...

- То было прежде. Теперь другое дело.

- Пан доктор, но это же бессмысленно. Вы провоцируете гитлеровцев, мозоля им глаза мундиром, которого уже никто не носит.

- То-то и оно, что никто не носит, это мундир солдата, которого предали, - отрезал Корчак...

Он снял его только год спустя, вняв настойчивым просьбам друзей, доказывавших, что он подвергает опасности не только себя, но и детей. Во всяком случае, стоит вспомнить о том, что он был в годы оккупации последним офицером, носившим мундир Войска Польского [87,1978, №3, с.238-239].

В этом мундире Корчак в сороковом году пошел хлопотать о возвращении детям подводы с картофелем, реквизированной властями во время перевода Дома Сирот на территорию еврейского гетто. Его арестовали. Из тюрьмы Павьяк Старого Доктора вырвали (под залог) старания его бывших воспитанников и деятелей гетто [103, с. 397].

А. ШАРОВ:

В книге “Право детей на уважение” Я. Корчак писал: “Берегите текущий час и сегодняшний день... каждую отдельную минуту, ибо умрет она и никогда не повторится. <...> Мы наивно боимся смерти, не сознавая, что жизнь - это хоровод умирающих и вновь рождающихся мгновений”.

Вся история “Дома сирот” в варшавском гетто свидетельствует, как глубока была убежденность Корчака во всем этом. Он делал все невозможное - ничего возможного уже не оставалось, - чтобы каждое мгновение было здесь чуть счастливее, нет, не счастливее, а чуть менее страшным. До последнего дня в классах шли уроки, репетировалась пьеса - сказка Рабиндраната Тагора [106, с. 214].

Пьеса Тагора “Почта”, в которой трагически умирает индийский мальчик, была запрещена гитлеровской цензурой, но 18 июля 1942 года ее сыграли в Доме сирот (режиссер - воспитательница Эстер Вингронувна). Корчак так объяснял выбор им “Почты” для детей гетто: “В конце концов надо этому научиться - спокойно встретить ангела смерти” [103, с. 407].

В середине 1942 года ангел смерти уже вовсю развернулся в гетто.

Я. КОРЧАК ( из дневника, май-август 1942 г.):

Часто моей мечтой и проектом бывала поездка в Китай...

Достоевский говорит, что все наши мечты сбываются с течением времени, но в такой искаженной форме, что мы их не узнаем. Я узнаю мою мечту довоенных лет.

Не я в Китай, а Китай приехал ко мне. Китайский голод, китайское пренебрежение сиротами, китайский мор детей.

Не хочу задерживаться на этой теме. Кто описывает чужую боль - словно бы ворует, наживается на несчастье...

<...>

Кашель. Это тяжелый труд. Сойти с тротуара на мостовую, подняться с мостовой на тротуар. Толкнул меня прохожий; я пошатнулся и прислонился к стене.

И это не слабость. Я довольно легко нес школьника, тридцать килограммов живого веса - сопротивляющегося веса. Не сил нет – воли нет. Как наркоман. <...> Не только у меня так. Лунатики-морфинисты.

То же самое с памятью. Бывает, идешь к кому-то по важному делу. Останавливаешься на лестнице:

“Собственно, зачем я к нему иду?” <...>

Хватит уже!

Вот оно: хватит! Этого чувства не знает фронт. Фронт - это приказы. <...> Их надо исполнять без раздумий. <...>

Здесь не так, здесь иначе:

“Прошу вас, будьте добры...”

Можешь не сделать, сделать по-другому, поторговаться.

<...>

Рядом с тротуаром лежит подросток, еще живой, а может, уже умер. В этом же месте у трех ребят, которые играли в лошадей, спутались веревки, вожжи. Они совещаются, пробуют распутать, сердятся - задевают ногами лежащего. Тогда один из них говорит:

- Отойдем, он тут мешает.

Отходят на несколько шагов и продолжают бороться с вожжами.

Или: проверяю просьбу о приеме мальчика-полусироты, Смочья 57, квартира 57. Две добросовестно вымирающие семьи.

- Не знаю, захочет ли он теперь пойти в приют. Хороший сын. Пока мать не умрет, ему будет жаль оставить ее.

Мальчика нет: вышел “раздобыть что-нибудь”.

Мать, лежа на топчане:

- Я не могу умереть, пока его не пристрою. Такое доброе дитя: днем говорит, чтобы я не спала, тогда буду ночью спать. А ночью спрашивает: зачем стонешь, зачем это тебе, лучше спи.

<...>

Торговка, которой покупательница заявила претензию, сказала:

- Моя пани, и то - не товар, и это - не магазин, и вы - не клиентка, и я не продавщица, и ни я вам не продаю, ни вы не платите, потому что те бумажки - разве это деньги? Вы не тратите, я не зарабатываю. Кто сегодня обжуливает, и зачем мне это? Просто надо же что-то делать. Что, не так?..

<...>

[1.08.42] Изо дня в день изменяется вид района.

1. Тюрьма.

2.Зачумленные.

3. Токовище.

4. Сумасшедший дом.

5. Игорный дом. Монако. Ставка - голова. [103, с. 323,330,331,335, 336,374].

А. ШАРОВ:

...были у гетто и свои крепости - подполье, где готовилось восстание, и совершенно безоружный, беззащитный Дом сирот Корчака.

Крепости не только гетто, но и всего человечества, как мы понимаем сейчас [106, с. 214].

Я. КОРЧАК ( Воззвание “К евреям!” с просьбой о пожертвованиях для сирот ):

Кто бежит от истории, того история догонит. <...>

Мы несем общую ответственность не за Дом сирот, а за традицию помощи детям. Мы подлецы, если откажемся, мы ничтожества, если отвернемся, мы грязны, если испоганим ее - традицию 2000 лет.

Сохранить благородство в несчастьи! <...>

Октябрь 1939 г.

С радостью подтверждаю, что за малыми исключениями человек - существо и разумное и доброе. Уже не сто, а сто пятьдесят детей живет в Доме Сирот.

Февраль 1940 г.

Д-р Генрик Гольдшмит

Януш Корчак

Старый Доктор из Радио [103, с. 289].

Я. КОРЧАК ( из дневника ):