Анатолий Рыбаков - Прах и пепел

– Они ненадолго. Ночью появляться на улице нельзя, завтра Вере на службу, а Полине на оборонительные работы, их в шесть утра собирают и машинами везут.

– Ладно, – согласился Саша, – пусть приезжают. А где отец?

Она задумалась, кончиками пальцев нащупывала и прижимала к столу крошки. Сохранилась эта привычка.

– Отец? Отец в Москве. Комнату свою обменял, живет где-то в Замоскворечье, у него жена, дочь, мы с ним развелись официально, я ему дала письменное согласие, паспорт, он сам все оформил. Адреса его и не знаю, но телефон у меня есть, можешь ему позвонить.

– Я это решу.

Он вышел из-за стола, прошелся по комнате, остановился у книжных полок, с недоумением оглянулся на мать:

– Откуда здесь книги Михаила Юрьевича?! – Провел пальцем по корешкам. – Жирмунский, Томашевский, Тынянов… Литературные и театральные мемуары… Анри-де-Ренье, Жюль Ромен, Пруст, Гофман…

– Все было так странно… Незадолго до смерти Михаил Юрьевич поделил свои книги между Варей и тобой: мол, ему надоело жить в пыли. Мы были растеряны, но он настоял. Варя его спрашивает: «Вы уезжаете из Москвы?» Он отвечает: «В некотором роде да». И Варя, добрая душа, предложила ему помочь сложить чемодан. «Умею, – говорит, – хорошо паковать».

– Я был очень привязан к Михаилу Юрьевичу, – сказал Саша. – Почему он покончил с собой?

– Была Всесоюзная перепись, от них потребовали скрыть, что погибло шесть миллионов человек, он не хотел в этом участвовать. Так он Варе сказал. Боялся, наверное, тюрьмы, боялся, что будут бить, пытать. Так мы думаем.

Она опустила голову, помолчала…

– Скажи мне, Саша, тебя…

Он подошел к ней, обнял.

– Нет, меня не били и не пытали. Это началось позже.

Постучали в дверь, вошла соседка Галя, поцеловала Сашу, прослезилась.

– Ну вот, – сказал Саша, – и эта плачет.

Постарела Галя. Раньше шумная была соседка, бушевала на кухне, но отходчивая, жалостливая, сунула Саше в карман пачку папирос, когда его уводили.

– Изменился ты, – всхлипнула Галя, – а какой фасонистый был, помнишь, как тебя во дворе-то звали?

– Помню, – улыбнулся Саша.

«Сашка-фасон» – такое у него было прозвище.

– Где Петя? – спросил ее Саша о сыне.

– Не знаю где! Не знаю. И, боюсь, никогда не узнаю. Он еще до войны в армии служил: двадцатого года рождения, в Белоруссии был. Значит, в самое пекло и попал. Ни письма, ни известия никакого.

– Не отчаивайтесь, почтовая связь с теми частями прервана, дойдет письмо.

– Куда дойдет, Сашенька, уже под Москвой окопы роют.

– На западе армии ведут бои, вырываются из окружения. Вот увидите, вернется Петя, я вам это предсказываю.

– Спасибо, Сашенька, на добром слове. Дай тебе Бог живым остаться. – Галя снова поцеловала его. – Помучили тебя и Софью Александровну помучили. А мы только со стороны поглядывали. Теперь вот пришла пора всему народу мучиться.

– Она неплохая женщина, – сказала Софья Александровна, когда Галя ушла. – Бывали у нас с ней некоторые недоразумения, но все, в общем, устроилось. Знаешь, Саша, сейчас, в горе, люди лучше стали, добрее.

Саша вдруг ударил кулаком по столу:

– Сволочи, негодяи! «Ни пяди своей земли не отдадим»… «Только на чужой территории»… «Малой кровью»… А немцы уже в Смоленске.

– Неужели они придут сюда, Саша?

– Не знаю. Может быть, и не придут. Положит наш великий и гениальный еще несколько миллионов таких Петек, Ванек, Гришек, что ему?! Я не мог смотреть ей в глаза. Убит ее Петя или в плену. А плен объявлен изменой.

– Сашенька, будь осторожнее, будь рассудительнее, лучше об этом не говорить… Я рада, что ты простой шофер, ни за кого не несешь ответственности.

В коридоре раздался звонок.

– Тетки пришли, – сказала Софья Александровна.

Это были они. Старшая, Вера, все такая же энергичная, деловая, крепко обняла Сашу, потом отстранила его от себя, разглядывая:

– Смотри, какой солдатик бравый! – Вынула из сумки бутылку водки. – По такому случаю выпить надо обязательно! – И подарок привезла: заграничную безопасную бритву «Жиллетт» и две пачки лезвий к ней. – Знаешь, как лезвия точить?

– Нет.

– Дай стакан, – попросила она Софью Александровну, вынула из пачки лезвие, но не развернула его из бумаги. – Так поймешь. – Прислонила лезвие к внутренней стороне стакана, прижала двумя пальцами, поводила по стеклу. – Вот так води минут пять, переверни и опять води, оно у тебя и заострится. Одним лезвием будешь три месяца бриться, тут их десять штук, на тридцать месяцев хватит.

Полина, младшая из сестер, тихая, улыбчивая, принесла Саше книжку-малютку, величиной с ладонь, стихотворения и поэмы Пушкина.

– Ты ведь любишь Пушкина, а эта книжечка в кармане поместится.

Сели за стол, выпили немного, мама хлопотала, ходила на кухню, возвращалась, тетки рассказывали. У Веры дочь – военврач, в госпитале, сын – в артиллерийском училище, в этом году выпустят и на фронт. У Полины муж – военный корреспондент, сыну только семнадцать исполнилось, но уже поставили на учет в военкомате.

– Только мы, три сестры, остались, – невесело пошутила Вера, – последний резерв главного командования.

Тетки были рады, счастливы за Сашу – вырвался из кровавой мясорубки, правда, попал тут же в другую, не менее кровавую, но в этом смысле судьбы у всех уравнены, говорят, наши потери исчисляются миллионами, в газетах об этом, конечно, не пишут.

– Слава Богу, – сказала Вера, – хоть тебя довелось увидеть, дождемся ли остальных, кто знает…

– Ничего, мы за этим столом еще встретимся.

Банальные слова, но других он не нашел.

– Одолеем Гитлера, заживем по-другому, – вставила Полина.

Пришла Нина, остановилась на пороге, прослезилась, обняла Сашу, поцеловала.

– Садитесь, Ниночка, – позвала ее Софья Александровна.

Нина посмотрела на теток:

– Я не вовремя?

– Именно, что вовремя, – улыбнулся Саша, – выпьешь с нами.

Нина показала на донышко стопки:

– Вот столько.

Тетки еще немного посидели и заторопились: далеко до дома, завтра рано на работу. Саша проводил их до лестницы, перегнулся через перила, смотрел им вслед, махал рукой, и они оглянулись, тоже ему помахали, вернулся, сел рядом с Ниной.

– А где твой сын?

– У бабушки оставила.

Саша рассказал ей про Лену, про Глеба.

– Вот такая грустная история. Что с Максом, с Варей?

– Максим на Дальнем Востоке, формирует дивизию. Варя служит в военно-строительном управлении, проектирует оборонительные сооружения вокруг Москвы, мотается по области, я ее не вижу, иногда перезваниваемся. Я в школе работаю. – Она улыбнулась. – Занимаюсь патриотическим воспитанием…

– В нашей?

– Нет, в другом районе. – Она посмотрела на него. – Выбьют наше поколение, а, Саша?

– Кто-нибудь останется, выживет.