Олег Михайлов - Кутузов

– Сначала было несколько незначащих вопросов о политике, – рассказывал Павел Гаврилович. – А потом великий визирь сказал: «Передайте генералу Кутузову, что я уже давно чувствую, насколько сильно люблю его и уважаю...»

«И я питаю слабость к этому пирату, – подумал Михаил Илларионович. – Многажды сопровождал он меня в прогулках по Константинополю. И о чем только тогда не было говорено!..»

– Великий визирь произносил все это с жаром, – говорил Бибиков. – Он казался очень искренним. «Так же, как и я, – рассуждал он, – генерал Кутузов – честный человек. И каждый из нас желает блага для своей родины. Но наши повелители еще молоды. И наше дело руководить их интересами...»

Кутузов с опаской покосился на Ланжерона, который вертел в руках блестящую побрякушку – орден Цинцинната, полученный им в войне Американских Штатов за независимость. «Да, тут надо быть осторожным вдвойне. Обязательно напишет обо всем – и с пристрастием – военному министру, а то и самому государю!»

– «Давно пора покончить с этой разорительной войной, – пересказывал услышанное Бибиков. – Она ведет только к падению обоих государств. А ведь любая потеря Порты и России невыразимо радует нашего общего врага и врага человечества – ужасного Наполеона. Потому что это обещает ему более легкую победу над вами. Придет и до нас очередь бороться с ним. Но начнет он с вас. Разве вы этого не чувствуете? Кутузов это отлично знает. Но в Петербурге у вас есть враг более опасный, чем Латур-Мобур в Константинополе. Это ваш министр иностранных дел Румянцев, который обманывает своего повелителя. Не изменяет ли он России? Ведь трудно поверить, что он всерьез думает, будто французы симпатизируют вам. Я сейчас покажу последнюю депешу от Латур-Мобура. В ней он советует мне не заключать мира и уверяет, что нашей границей вновь станет правый берег Днестра и Крым!»

«Насчет измены графа Николая Петровича мой друг Ахмед-паша, конечно, призагнул, – усмехнулся про себя Михаил Илларионович. – Впрочем, из турецкой дали и этому можно поверить. Румянцев – истинно франкофил. Он боготворит Бонапарта, что в нашем теперешнем положении просто абсурдно!»

Ланжерон, словно прочитав его мысли, встопорщил в улыбке усики. В той многозначительной – не вольтеровской, но версальской – улыбке, какая воспитывалась поколениями у придворных при королях Людовиках и могла заменить длинную тираду.

– Продолжай, мой друг, – самым добродушным тоном произнес Кутузов. – Все это нам с графом интересно паки и паки...

– За этой депешей, дядюшка, – рассказывал, блестя умными ореховыми глазами, Бибиков (совсем как у покойного Александра Ильича), – великий визирь обратился к Мехмеду Галиб-эфенди. Тот, верно, был поражен такой нескромностью Ахмед-паши и с хитрой гримасой отвечал, что уже отослал ее в Константинополь. «Очень сожалею, что депеши нет при мне, – добавил тогда великий визирь. – А то бы я вам доказал, что все сказанное мной – истинная правда. Теперь же передайте Кутузову, что я перейду Дунай, опустошу всю Валахию, хотя мне и очень жаль ее несчастных жителей. Я не буду останавливаться у крепостей. Но длинными переходами и благодаря недостатку продовольствия у вашей армии доведу ее до утомления и погублю вовсе. Не правда ли, лучше заключить мир? Удовлетворитесь малым. И тогда мы сможем стать союзниками. Уверяю вас. Это единственное средство спастись нам обоим. Передайте все это Кутузову, моему другу. И не забудьте также сказать ему, что от нас теперь зависит счастье и безопасность двух государств».

Бибиков замолчал. Михаил Илларионович в непритворном и редко посещавшем его изумлении оборотился к Ланжерону:

– Послушайте, граф! Где, черт возьми, этот лазский пират, не умеющий ни читать, ни писать, научился всему этому?

– Тем более, генерал, нам следовало бы согласиться на его условия. Бессарабия и часть Молдавии для нас необходимы и вполне могут нас удовлетворить.

Сказав это, Ланжерон добавил, что граница по Дунаю, которую Румянцев ставил непременным условием мира, в нынешних обстоятельствах представляется положительно химерой.

Кутузов медлил с ответом. Он прекрасно понимал, что за Румянцевым с его непомерными требованиями стоит сам Александр. С другой стороны, разве можно верить хоть одному слову старого друга Ахмед-паши? Дело даже не в территориальных приобретениях. Уступи сейчас Порте Валахию и Южную Молдавию – она тотчас потребует большего. Бонапарт – вот ее главная козырная карта! Нет, надобно не принимать предложения турок о мире, а поскорее вынудить их к нему.

В то же время нельзя сейчас и откровенничать. Ланжерон не преминет воспользоваться этим. Через своего приятеля герцога Ришелье сообщит императору о старческом и опасном упрямстве главнокомандующего Молдавской армией. Оскорблен, что сам не заступил место Каменского! И старается теперь использовать каждый шанс. Как самолюбив и завистлив! Отказался от золотой шпаги, которой его наградил государь за Рущукское сражение. И направил императору прошение о производстве в генералы от инфантерии...

Наконец, и намерение Ахмеда перейти Дунай – не пустая угроза...

Михаил Илларионович ласково потрепал по плечу племянника и произнес по-французски, со вкусом выговаривая каждое слово:

– Я донесу обо всем государю. Но сам не имею еще своего мнения на сей счет. Пусть его величество решит, как нам поступать...

После ухода Ланжерона Кутузов, призакрыв здоровый глаз, принялся, уже по-русски, рассуждать вслух:

– Теперь надобно ждать великого визиря в гости. Журжа – вот пункт сближения наших войск. Бессарабии ничто не угрожает: ведь в Силистрии ни одного турецкого солдата. Следовательно, наш левый фланг в безопасности. Генералу Денисову я прикажу идти к Слободзее. И надо немедля испросить разрешения у государя, чтобы передвинуть сюда от Днестра 9-ю дивизию Ермолова и 15-ю Маркова. А также направить к нам казачий полк отважного Сысоева. Укрепимся. Я хочу подготовить моему другу Ахмеду достойный прием...

И в армии, и при дворе, и в валахском диване были убеждены, что Кутузов, проникнув с Молдавской армией почти до самых Балкан, а затем вдруг покинув правый берег Дуная, отодвинул тем самым мир с Оттоманской Портой до неопределенного будущего. Но Михаил Илларионович полагал иначе.

23 июня он получил известие, что Измаил-бей Сересский с войском в 15 – 20 тысяч вышел из Софии и двинулся к Виддину. Кутузов, не медля ни часа, направил генерал-лейтенанта Эссена с 8 батальонами, 10 эскадронами и полком казаков к месту возможной переправы – реке Ольте, а весь главный корпус Ланжерона расположил в одном переходе от Журжи. Из этого центрального пункта он мог оборотиться к любой точке на Среднем Дунае, где только возникнет опасность.