Эустахий Чекальский - ВОЛШЕБНАЯ СКРИПКА .ПОВЕСТЬ О ГЕНРИКЕ ВЕНЯВСКОМ

__________________

* Le coq (франц.) Петух.

машних дрязгах. Ее широкая, щедрая рука, умение собирать вокруг себя самых интересных людей Петербурга, выгодно ее отличали от Изы, и Генрик быстро пришел к этому выводу. Склонный к жизни богемы, скрипач хорошо себя чувствовал в ее обществе и все чаще искал его. По всей вероятности, Ольга Петровна замечала состояние Генрика и наблюдала за ним уже длительное время. Однажды зимой она обратилась к Генрику.

— Приходи сегодня в пять часов на репетицию.

— Ты будешь петь Эльзу в «Лоэнгрине»?

— Да, я хочу попробовать что нибудь вагнеровское.

— Прекрасно, новая роль всегда возбуждает интерес и увеличивает успех.

Генрику приходилось дома не раз объясняться по поводу своего постоянного отсутствия.

Репетиция должна была продолжаться не больше часа, а вернулся он в десять. Певица мечтала выехать в Париж и выступить в Большой опере.

— Говорят, у тебя в столице Франции есть друзья? Ты ведешь знакомство с импрессарио, критиками, директорами, дирижерами?

Все это было сказано в перемежку с поцелуями, как-бы от нечего делать, без практических выводов. Впрочем, она сейчас же перешла на другую тему.

— Ты ездил по варшавскому мосту через Вислу?

— Еще нет.

— А я ездила. Я в прошлом году выступала в Варшаве.

— Ты осталась довольна польской публикой?

— Очень. Ведь я не граф Берг, — ответила певица.

Так возникла тайна Венявского. Скрипач оберегал ее вместе с певицей. Он получил еще одну должность, правда почетную, но вместе с тем очаровательную, необыкновенную.

За кулисами об этом говорили разно. Однако, в большинстве случаев отмечалось, что по царскому повелению солист его императорского величества дает певице уроки музыки.

Каникулы предполагалось провести интересно.

Однако в Люблине его встретили слезы, а болезнь задержала отъезд в Германию, где происходили всякие реформы.

Только поздней осенью, скрипач с женой и сыном приехали в Петербург. Он уже знал о покушении Березовского на царя, о возгласе Флоке.

Vive la Pologne, Messieurs!

В мире художников и артистов господствовало большое оживление.

Оффенбаховская «Герцогиня Герольштейнская» и «Нюрнбергские мейстерзингеры» Вагнера вызвали среди музыкантов и певцов большой интерес, больший, чем выставленные недавно картины Матейко «Рейтан на Варшавском Сейме» и «Проповедь Скарги».

Большая золотая медаль, присужденная Матейко в Париже, подкрепляла измученные сердца — а циклы Гроттгера «Литва» и «Война» напоминали о трагической истории отчизны, о последнем командире повстанцев ксендзе Бжузке, повешенном в Соколове. В Петербурге упразднена специальная канцелярия по делам Польского Королевства. Возрастало бремя, легшее тяжелым грузом на плечи польской общественности, на плечи польской колонии в Петербурге, тем более, что продолжались споры о смысле восстания 1863 года и о ценности возглавлявших его людей. Написанная Спасовичем по-русски История польской литературы, уже казалась памятником отдаленной старины, хотя издана она всего лишь два года тому назад.

Катковщина сильнее чем в прежние годы, отравляла давнюю дружбу и симпатии. Восторгались Бисмарком! Ничего больше не оставалось, как только бегство в искусство.

Венявский не искал Ольгу. Во время репетиции он подошел к ней и по дружески поздоровался.

— Приветствую после каникул.

— Почему ты до сих пор не пришел ко мне?

— Правда, почему? Я не хотел из деликатности напрашиваться со своей дружбой. Ведь никогда неизвестно, как я буду принят.

— Ты мог бы мне верить. Впрочем, здесь не место для такой беседы. Пожалуйста, зайди ко мне. Ты знаешь, когда я бываю дома и кто у меня желанный гость.

Это было серьезное приглашение. Тем хуже солисту его императорского величества… Едва, едва устроил судьбу Юльяна, помирился с женой, матерью, а на горизонте опять собираются тучи. А при этом Володя Гусев в голубой рубашке, подпоясанной шелковым шнурком, приходил искушать.

— Поедем в Малороссию: Киев, Екатеринослав, Херсон, Одессу. В Азов, Ростов на Дону, Харьков, а можно поехать и в Крым. Это составит около 20 концертов. На обратном пути попадем в Кишинев, Кременец, Ровно, Вильно и вернемся довольные собой как два ангела.

— Не могу. Я обязан быть в Петербурге. У меня занятия в Консерватории.

— Я уж об этом слышал. А во время масленицы на месяц поехать бы можно? Подумайте, Генрик Фадеевич.

— Хорошо, я подумаю.

— А может быть теперь устроить вам концерт с Ольгой Петровной?

— Это почему? Она поет в Опере, а я скрипач.

— Это и принесет успех.

— Возможно. Однако не советую. Лучше пусть останется по старому.

Предложение импрессарио его встревожило. Ему казалось, что о тайне никто не знает, а этот ловкий делец уже о чем-то пронюхал.

— Не везет мне теперь с любовью. Надо попробовать счастья в игре, — засмеялся скрипач.

Он откладывал визит к Ольге, но не пойти туда не мог. В ее гнездышке все оставалось по старому. Тот же рояль, те же ноты на блестящей этажерке из красного дерева. На стене тот же ее портрет с большим декольте.

— Хорошо что ты пришел. Садись. Почему ты в таком плохом настроении? Только не обманывай, со мной можешь быть искренним.

— Прости, пока еще я не могу, — пробурчал в ответ Генрик.

— В чем же дело, ведь я от тебя ничего не требую, ничего не хочу. Я твой друг и хочу быть совершенно бескорыстной. Помни, что я тебе говорила. Ты мне нравишься, вот и все. Мне приятно твое общество. Я не хочу, чтобы ты для меня отказывался от своих обязанностей, намерений и даже привычек. В тебе сидит поющий демон. Ты музыкант божьей милостью. Разве это мало. Твоя жена мне не мешает. Я ее не вижу и не хочу ее видеть, а если бы и познакомилась с ней, то была бы к ней равнодушна. Я же знаю, что ты ей не дашь то, что даешь мне, она же не в состоянии тебя понять.

Скрипач опустил голову. Слова певицы на этот раз подавили его.

— Выпьешь вина, или чаю с вареньем?

— Все равно, — апатично сказал Венявский. Сердце забилось сильнее. У него не было сил бороться с судьбой. Он остался.

Ему приходилось бывать дома во время визитов, которые опротивели. Иной раз получалось так, что события вооружали его против людей и вещей, хотя у него не было ни малейшего намерения противостоять им, или принимать в них участие.

В салоне Ольги Петровны проигрывал партитуру своей первой симфонии Чайковский. Несколько тактов мелодии, услышанной еще в передней, возбудили его внимание. Что это? Что за музыка? Ревность? Желание взглянуть правде в глаза? Противная немощность; у него расстроены нервы.

Его встретили дружески и даже сердечно.

— Замечательно, что ты пришел. Петр Ильич исполняет свое новое произведение.