Эустахий Чекальский - ВОЛШЕБНАЯ СКРИПКА .ПОВЕСТЬ О ГЕНРИКЕ ВЕНЯВСКОМ

Эта заметка попала в Люблин, и вызвала там большое удовольствие. Иза сейчас же написала мужу. Но Венявский понимал, что к этим овациям примешивается политическая манифестация против царизма. Случай с Бергом и отставка скрипача стали известны всем. Известно было издевательство царских слуг над покоренным народом. Венявский стал популярным среди эмиграции. Этим пользовалась Паола. Певица с черными, словно вороново крыло, волосами и черными глазами, трогательно пела, особенно бетховенскую арию Ah, perfido! Но у нее отсутствовал темперамент и она знала об этом. Ей необходима была мужская опека и она упорно держалась скрипача, доходя до навязчивости. В свободные минуты в гостиницах она постоянно возвращалась к своей сокровенной мечте.

— Рико, ведь я тебя люблю.

— Не сомневаюсь. Даю тебе все, что могу, — отвечал Венявокий.

— Разве плохо было бы нам в Сорренто, в Сицилии, на Капри?

— В Италии нет долларов. А впрочем, с твоей стороны это был бы отказ от блестящего будущего. Тебя пригласят в Метрополитен-оперу, или в Парижскую Гранд-опера.

— Я конечно воспользуюсь такими предложениями. Ты не догадываешься, о чем я думаю.

— Зачем догадываться, скажи мне откровенно, ведь мы друзья.

— Может быть следовало подумать и о своей личной жизни?

— А ты кокетка, искусительница, соблазнительница, ведь я тебя не оставлю.

— Ты не хочешь меня понять.

— Поцелуй — это больше, чем понимание. Ты же знаешь, что у меня четверо детей?

— В Европе, далеко, в России?

— Ты хочешь иметь детей?

— Внебрачных? Меня бы прокляла семья!

— Меня тоже, — засмеялся скрипач. — Наша дружба — это больше, чем ребенок. А впрочем, ведь мы музыканты. Разве ты знаешь, где будешь петь следующий раз Аиду или Джильду? Разве ты знаешь, сколько мне еще осталось жить?

— Почему сколько? Ты полон сил.

— У меня больное и слабое сердце.

— Ты скрипач. Было бы хуже, если бы у меня было больное сердце и одышка.

— Не беспокойся, — пошутил Генрик, — я в твоем возрасте тоже был здоров как рыба. Возможно, у тебя еще будет больное сердце…

— Тьфу, тьфу! — воскликнула испуганная итальянка и начала суеверно креститься. — Нельзя так шутить. Скрипач потешался над ее суеверием.

— Ну, хорошо, — спустя некоторое время соглашалась Паола, упорно возвращаясь к своей мечте, — мы никуда не поедем. Останемся в Штатах, — ведь здесь можно столько заработать, — здесь людям лучше всего.

— Ах, если бы ты знала, как работают мои земляки в чикагских бойнях, нью-йоркских доках, в угольных шахтах, на медных рудниках, то конечно говорила бы иначе. Да и твои земляки тоже так работают. Поляки и итальянцы своим потом добывают золото биржевикам и мошенникам всего мира, которых пожалуй, больше всего собралось в Штатах!

— Однако нигде в другой стране артисты так много не получают!

— То, что мне хорошо, совсем не значит, что и другим тоже хорошо. Я хожу в польские трактиры, чтобы не забыть кто я и откуда.

— Рико, ты чудак.

— Что ты называешь чудачеством! Утром репетиции, упражнения, вечером концерты, а по субботам и воскресеньям по два концерта в один вечер. Нормальные нервы не могут выдержать такое напряжения. Пробуждается смертельная ненависть к судьбе. Нет, отсюда надо бежать.

— В Европе то же самое, только за четверть цены.

— Что?… А знаешь, ты права! Оставим это. Однако послушай, я совсем забыл. Может быть хочешь пойти на польский бал?

— Польский бал? Что это такое?

— Сам не знаю, увидим.

По польским обычаям, владельцы ресторанов для привлечения гостей устраивали балы. Это так выспренно называлось. Иногда отмечали праздник урожая, Ивана Купалы, иногда — просто собирались, чтобы потанцевать. Играл оркестр, можно было выпить, поговорить. Тяжело работающие эмигранты любили позабавиться. Встречали друзей, родственников, беседовали о делах на родине и здесь.

На широкой улице города Чикаго, выходящей прямо в поле, на углу, стоит оштукатуренный, двухэтажный дом. На первом этаже помещается ресторан, на втором — живет хозяин и сдает комнаты для холостяков. Сзади дома сад с хозяйственными постройками, на цепи пес Бурек. На голове у хозяина шапка белых, словно солома волос, брюхо прикрыто зеленым передником, на ногах мягкие туфли. Из-под передника выглядывает цветная рубака, закатанные рукава приоткрывают руки покрытые рыжими волосами. Гости входя приветствуют хозяина по польски — похвалой господу Иисусу, на что получают ответ: «На веки веков…» и оценивающий взгляд хозяина. Стойка совсем такая, как в Чеховце или Веняве. На металлическом подносе стоит полукварта и батарея разных напитков, не исключая родной сивухи. На стене за стойкой над полками — икона Ченстоховской божьей матери с лампадкой. На табличке надпись: «В кредит не отпускаем». Но у хозяина в ящике спрятана бухгалтерская книга и он не всегда строго придерживается этого правила. Салатницы, блюда с селедкой, заливным, ливерной колбасой, стоят ровно, словно войска на параде. Бочка пива с медным насосом, подносы с пивными кружками только и ждут жаждущих гостей.

У боковых стен стоят небольшие столики, покрытые клеенкой. На правой стороне — большая комната с роялем и портретами Косцюшко и Пулаского на стене. Обыкновенно все места — не только под стеной, но и посредине, — заняты. Следующая комната занята разными польскими организациями. Около десятка объявлений разных обществ сообщают когда и где должны состояться собрания. На афишах выделяются фамилии председателей, вицепредседателей и секретарей. Между афишами репродукция «Битвы под Грюнвальдом» или «Под Рацлавицами», испачканная мухами.

Возможно, что сегодня на бал собралась такая масса народа потому, что хозяин предупредил о прибытии на бал земляка Венявского. Кроме того, уже на свою ответственность, добавил, что придет и Паола Лукка. Итальянцы из ревности грозят ножами, но тоже платят. В залах толкотня. В случае надобности здесь можно поместить двести, триста человек.

Хозяин не ошибся. Земляк — скрипач приехал вместе с итальянской черноволосой и пышногрудой певицей.

— Ессо madonna! — аплодировали итальянцы. Оркестр уже начал огненную мазурку. Виртуоз зажмурил глаза. Это же ни дать ни взять, его земляки из Поневоды. Скрипка, контрабас, кларнет и барабан. В зале танцуют вовсю. Трещат полы, дребезжат стекла окон, подскакивает стойка и столики в угловой комнате. Хозяин уже на пороге встретил знаменитого земляка и пригласил:

— Может быть подать холодного пивка? У меня хранится на льду.

Подал стулья, пригласил занять места у столика накрытого скатертью.

— Очень рад вашему прибытию. Чем хата богата…

Однако, едва почетные гости уселись за стол, оркестр перестал играть. Танцующие пары остановились. Музыканты грянули оберек. Это было приветствие. Подошел какой-то председатель в черном сюртуке и произнес приличествующую случаю речь. Земляки кричали браво так горячо, что с потолка посыпалась штукатурка. Венявский поднял кружку пива, вежливо ответил на долгую речь председателя.