Владимир Аристов - Ключ-город

Семнадцатого июля толпа дворян и детей боярских направилась к Кремлю. На постельное крыльцо вышел Шуйский. Выставив вперед круглый живот, хмуро глядел на дворян из-под бархатного колпака. На крыльцо поднялся Захарий Ляпунов, метнул поклон, — не благолепно, как нужно по чину, кое-как. Стоял Захарий перед царем всея Руси, скуластый, борода веником, в плечах сажень, корил:

— Долго ли за тебя, Василий Иванович, кровь христианская литься будет? Ничего в твоем царстве доброго не делается. Не по выбору всей земли ты, Василий, воцарился, через то земля наша разделилась и в опустошение пришла.

У царя побагровел нос. Переступил с ноги на ногу, захлопал голыми веками. Караульные стрельцы у крыльца ошалело таращили на Ляпунова глаза. Тому хоть бы что.

— Положи посох свой, Василий Иванович. Мы себе иного государя промыслим.

Ляпунов оглянулся на дворян и детей боярских. Те стояли, опустив в землю глаза. Глухо за Ляпуновым повторили:

— Иного государя промыслим.

Шуйский по-рыбьему зевнул ртом (сразу не мог вымолвить слова), подскочил к Ляпунову, потянул из ножен на поясе нож. Брызгая слюной, выкрикнул хрипло:

— Вор! б… сын. От бояр таких слов не слыхивал.

Ляпунов отступил на шаг, махнул перед царевым лицом (был он на голову выше Шуйского) волосатым кулачищем:

— Василий Иванович! Не кидайся на меня с ножом, не вводи в грех. Не то тресну — и не пикнешь!

Неторопливо спустился с крыльца. Дворяне толпой двинулись за Ляпуновым на Красную площадь.

Вечером в царские палаты пришли бояре. От имени всей земли били челом, просили Шуйского оставить московский престол. Шуйский отдал боярам царский скипетр и ночью переехал в свой княжеский дом. Государственными делами стала вершить, как было исстари заведено в междуцарствие, боярская дума. Через несколько дней в хоромы Шуйского пришел Захарий Ляпунов с несколькими дворянами, втиснули недавнего царя в закрытый возок и повезли в Чудов монастырь постригать в монахи.

Обо всем этом узнали в Смоленске от пробравшегося из Москвы смолянина, сына боярского Григория Тютчева. От него же узнали, что московские бояре и многие служилые люди целовали крест на верность королевичу Владиславу и что бояре, опасаясь черных людей, пустили в Москву войско гетмана Жолкевского. Узнали также, что бояре отрядили к королю посольство, и не сегодня-завтра послы явятся под Смоленск в королевский стан.

Лето не принесло полякам удачи. Оставшийся начальствовать над войском вместо Жолкевского Ян Потоцкий попробовал взять город, приступив к стенам одновременно со всех сторон. На собранном Потоцким коло рыцарство в один голос решило добывать город саблями. Когда же затрубили тревогу идти на приступ, во многих ротах гусары не захотели сходить с коней. Потоцкий ездил от роты к роте, уговаривал постоять за отчизну. Шляхтичи, уже испытавшие крепость городских стен, собирались не спеша. Прособирались всю ночь, приступа же так и не было.

Пошли только немцы Вайера и венгры. Засевши во рву, они больше часа перестреливались с осажденными. Убрались, когда забрезжило утро, ничего не добившись.

Паны коротали время на пирушках, иногда ехали гонять вепрей. Шляхтичи и жолнеры дулись в кости, некоторые в надежде на будущую добычу проигрывали все жалованье за четверть. Приезжали послы от лотарингского князя. Послов уверили, что король давно бы взял город, но не велит идти на приступ, щадя кровь жителей. Послы делали вид, что верят панам, восхищались доблестью польского войска.

В королевские таборы из Москвы наехали дворяне, били королю челом, — пожаловать кого поместьем, кого денежным жалованьем. Поместьями и мужиками король жаловал охотно, денег же никому из челобитчиков не дали, королевская казна была пуста. Приехал с письмом от Салтыкова сын князя Ондрея Звенигородского Федор, плакался: «От расстриги и Васьки Шуйского был наш род в закостенении. Наияснейший великий государь Жигимонт, смилуйся, пожалей подданного холопа твоего, пожалуй поместье в вотчину».

Паны посылали приезжавших из Москвы дворян под стены сговаривать смолян. Раз как-то подъехал дворянин Степан Валуев. Был полуденный час. На стенах стояли только редкие караульщики. На зычный голос Валуева сбежались стенные мужики. Дворянин сидел на коне, заломив назад колпак, корил мужиков:

— На кого вы держите город и за кого кровь свою проливаете? Учините по тому, как в Москве учинили. Увидели бояре и служилые люди, что нет спасения, взяли царя Василия из монастыря да из рук в руки пану гетману отдали. Вяжите воеводу Михалку да ведите к королю. Осилить вам одного Михалку легче, чем нам было с Васькой Шуйским управиться. А король вас за то пожалует многими милостями.

Стенные мужики забросали дворянина камнями. Из-под стен Валуев едва унес ноги.

Осенью пошел второй год осады. В начале октября прибыло в польский стан московское посольство: митрополит Филарет, бывший до того в Тушине патриархом, князь Василий Васильевич Голицын, окольничий Данило Мизецкий, от дворян — Сукин, два дьяка с девятью подьячими, дворяне, торговые люди и дети боярские, всего до трехсот человек.

Переговоры с послами вел Лев Сапега и паны-сенаторы. Паны требовали, чтобы послы велели Шеину сдать город и всей Смоленской земле целовать крест королю Сигизмунду.

— То нужно для чести его величества, — уверял, щуря на послов кошачьи глаза, Лев Сапега, — а потом, когда сядет по вашему желанию на московский престол королевич Владислав, его величество тотчас же возвратит Смоленщину своему сыну.

Послы переглядывались, утюжили пышные бороды, говорили:

— Того не можно, паны радные. Не можно, пока не отпустит король на царство королевича Владислава.

Так и разошлись, ни до чего не договорившись.

Вскоре приехал под Смоленск из Москвы и гетман Жолкевский. Вслед за гетманом, под конвоем роты гусар, везли недавнего царя Василия Шуйского. Вид пленного царя не рассеял недовольство Сигизмунда. На приеме, в присутствии панов, сенаторов и рыцарства, король упрекал Жолкевского в своевольстве. Гетману не следовало заключать договора с московскими боярами, не спросив на то разрешения короля. Сигизмунд соглашался теперь с Яном Потоцким, советовавшим не отпускать Владислава в Москву на царство, но присоединить Русь к польскому государству. Приходилось нарушать договор, заключенный Жолкевским с боярами от королевского имени.

Гетман потрясал золоченой булавой, до хрипоты спорил с панами-сенаторами: присоединить Московское государство к Польше следует, отпустив в Москву на царство Владислава. Настаивать, чтобы русские целовали крест самому королю, казалось гетману слишком грубым средством.