Владимир Аристов - Скоморохи

Микула Маркич вздохнул. И мечи есть, и секиры, и доспехи, чтобы убраться, а толку что? На торгу гудцы-скоморохи перед людьми Москву славят, черные мужики им орут: «Любо!», а бояре собираются против Москвы воевать. Владыку тоже не понять, то ли Москва ему люба, то ли Новгород. Нет между новгородских людей единомыслия. Хрустит пальцами Микула Маркич, горестно шепчет: «Разброд! Разномыслие!»

От невеселых дум и тоски кажется Микуле Маркичу: ноют старые раны. Сколько их на теле? Много своей крови пролил за Великий Новгород Микула Маркич. Много, ох, много бед выпадало и Микуле Маркичу и господину Новгороду.

Помнит Микула Маркич, точно вчера все было, хоть и прошло с тех пор добрых три десятка лет. Точно вытряхнул кто разом из меха на город всякие беды: голод, мор, пожары. Черные люди совсем обезумели, бродят, как тени, вопль и стенание точно на жальнике над мертвецами. В один день выгорела половина Плотницкого конца, кинули в огонь тогда двух кузнецов и калашника, от их дворов пошел пожар. Степан Злыков, богатый купчина, припрятал в ямах зерно, ждал великой цены, зерно сгнило, черные мужики в ярости побили до смерти купца Степана и двух приказчиков камнями. В то же лето утопили в Волхове боярина Ивана Патрикеева с сыном. Сколько раз в тот год бояре, житьи люди и купцы убирались с челядинцами в доспехи, ждали — вот кинется оголодалый черный люд грабить дворы.

Опустел тогда Великий Новгород, спасаясь от голодной смерти, уходили кто в Литву, кто к немцам, кто в Москву, другие продавались в холопство с женами и детьми заезжим купцам.

Враги думали взять Великий Новгород голыми руками. Приходил мейстер Финке фон Оберберген с рыцарями, опустошил Вотскую пятину, разорил погосты на Ижоре и Неве. Нагрянули шведы. Сам папа в Риме обещал мейстеру молиться за успех христианского дела, немцы и шведы уже уговаривались, уже делили между собой земли Великого Новгорода. Сосед, тверской князь Борис, рад был несчастьям Великого Новгорода, волком рыскал по новгородской земле, грабил волости, приводил села к крестному целованию на свое имя. Поднялась далекая Югра.

Казалось, пришли последние дни, по клочкам разнесут враги землю святой Софии. Не попустил бог гибели новгородской земли. На Нареве разбили новгородские полки немецких рыцарей. Другая рать побила у Неноксы шведов. Жестоко усмирили Югру. Из праха пожарищ поднялся господин Великий Новгород, гордый, вольный город, не преклонивший в лихую годину головы перед иноземными врагами. Плывут из-за моря корабли с дорогими товарами, богатеет господин Великий Новгород на зависть московским и псковским купчинам, осмелел, не стал шапки ломать перед великим князем Василием. «Кто против бога и Великого Новгорода!». Шла в Москве тогда последняя междоусобица за великокняжеский стол. Князь Василий одолел мятежного князя Шемяку. Бежал Шемяка в Новгород, бояре беглеца приняли с честью. Дали приют и другому беглецу, недругу Москвы, суздальскому князю Гребенке.

Смолчал великий князь Василий, а недруг Москвы — Шемяка скоро умер, говорили от яда московских доброхотов. Думали тогда бояре — после междоусобиц ослабела Москва, пришло время господину Новгороду зажить по полной своей воле. Начали с того, что перестали давать наместнику великого князя Василия пошлины, какие ему шли издавна. Шла наместнику пошлина от суда, судил наместник с посадником, стал посадник суды судить без наместничьего согласия. Наместник корил бояр: «Бога побойтесь, пошто стародавния обычаи рушить». Бояре в ответ: «Великому князю пошлины не пошто, господин Великий Новгород сам себе господин и государь».

Думали владыко и бояре — тем и кончится дело, куда Москве с Великим Новгородом тягаться. Однако тягаться пришлось, пригнал гонец, привез от великого князя разметную грамоту. В Новгороде не успели снарядить рать, а Басенок с московскими конниками уже в Русе. Ходил тогда под Русу и Микула Маркич. Срамом дело кончилось, побил Басенок новгородскую рать, а сам посадник Михайло Туча попал в полон.

Много было на вече тогда крику, черные люди бояр корили: «Чего было с Москвой задираться?». Пришлось дело кончать миром. Послали в Яжелбицы в великокняжеский стан владыку Ефимия с боярами. Откупился господин Новгород серебром. Дали князю Василию восемь тысяч рублей и крестоцеловальную грамоту: дань давать с каждой живой души, пошлин судных и других впредь не утаивать, с супостатами Москвы не знаться, в остальном Великому Новгороду быть как желает…

Хлебнул господин Новгород срама. Теперь опять такое же пришло время.

На совете во владычьих палатах решили: старым посадникам и старостам концов самим оглядеть коней, оружие и доспехи по дворам. Микула Маркич ездил по Гончарному концу. Приедет во двор к торговану или черному мужику-рукодельцу: «Показывай ратную сброю».

Мужик вытянет из клети дубину: «Гляди!»

Помнит Микула Маркич, когда ходили двадцать лет назад на немцев, была у мужика и кольчуга добрая, и шапка железная, и секира. Попрекнет его Микула Маркич: «Братии своей постыдись, куда на супостатов с дубиной, были же, помню, доспехи и секира».

Мужик хмуро смотрит мимо Микулы Маркича, говорит, точно ворочает камни:

— Доспехи и секиру ржа съела. А новые справить силы нет, да и не думал, что придется воевать идти.

Видит Микула Маркич — лукавит мужик. Бывало — на весну загадает вече поход, а у новгородских людей уже зимой все готово. Самый захудалый мужичишко и тот последнее продаст, в долги залезет, а доспехи и оружие добудет, чтобы не было перед другими стыдно.

И дивное дело! Нагрянь немцы или шведы, весь Новгород от мала до велика подымется. А закричат завтра бирючи, идет на Новгород московская рать, пришло время новгородцам убираться в доспехи, и чует Микула Маркич — такое пойдет… лучше не думать. Тоскует Микула Маркич: «Разброд! Разномыслие!»

От тоски или к непогоде заныли старые раны. Сколько носит их Микула Маркич на теле, растереть рукавицей — может быть, легче станет.

Скинул Микула Маркич зипун, стянул с плеч рубаху. На всю грудь поперек — синяя вмятина — памятка от секиры. Сшиблись тогда с немцами на Нареве, Микула Маркич одного рыцаря успокоил секирой навеки, другому кисть отсек.

Наискось два малых шрама и шрам у шеи — памятки от шведов. У плеча белый знак, ударила стрела, был тогда без доспехов, не ждал встретиться под Русой с московскими ратными. Под ребрами тоже знак и тоже от стрелы, водил на Югру рать, собирал Великому Новгороду дань с непокорных инородцев. Едва тогда выжил.

Сколько Микула Маркич крови пролил и своей и вражей за землю святой Софии. Готов и сейчас голову положить, жил бы только и славился господин Великий Новгород. И опять припомнились гудцы-скоморохи у моста на торгу, и черные люди, кузнецы, плотники, горшечники, жадно внимавшие песне; и выкрик дюжего мужика с кованой палицей: