Елена Матвеева - Полярная звезда

И всё ожило. То там, то здесь слышался бодрый голос начальника. Стучали молотки. Матросы заколачивали люки, забивали лишние двери — утепляли судно. В кают-компанию принесли из трюма пианино и граммофон. Распаковали приборы. Павлов мастерил полки, оборудовал геологический кабинет. Визе разбирал библиотеку. Художник занимался фотолабораторией.

Барк превратился в дом. Бухту, где он стоял, назвали Бухтой «Святого Фоки». Седов каждый день уезжал с кем-нибудь из матросов: обследовал полуостров Панкратьева и ближайшие острова, вычерчивал карту. Старая была очень приблизительна.

Матросы удивлялись, глядя на Седова:

— Всё умеет. Топором работает и пилой. Палатку за десять минут ставит. Что приключится — нипочём не растеряется. Зря никого не обидит. И весёлый, шутит всё время. С таким не пропадёшь.

Полярная ночь пришла в начале ноября. Но когда светила луна, видно было не так уж плохо, и художник фотографировал.

Пинегин для Седова был самым близким человеком на «Фоке». Нравились ему серьёзный Павлов и вдумчивый, вежливый, аккуратный Визе, на вид совсем мальчик.

Команда подобралась неплохая. Матросы помогали учёным. А учёные с художником ездили на собаках за плавником — лесом, который море выкинуло на берег. Им топили печки: уголь берегли для судовой машины. Привозили куски пресного льда от вмёрзшего неподалёку айсберга — пополняли запасы питьевой воды.

Визе устроил метеостанцию для наблюдения за погодой. От судна до метеостанции натянули канаты, чтобы в пургу, когда и в двух шагах ничего не видно, не заблудиться.

Человек тяжело переносит полярную ночь: тоска одолевает. Седов знал: пока есть работа, пока люди живут дружной семьёй — никакая тоска не страшна. Однажды он предложил:

— Давайте устроим Великий Морской праздник. Хорошее настроение — важная штука, и зависит оно от нас самих.

Павлов тут же взялся писать шуточную пьесу в стихах. Пинегин делал костюмы. А в день праздника судно засверкало огнями, как праздничная ёлка. Кают-компания украсилась флагами, гирляндами и фонариками. На камбузе стряпали пельмени из сушёного мяса с салом, варили компот.

Ударила пушка. Выскочили черти. Появился морской царь с семьёй. Команда хохотала, увидев краснощёкого Шуру Пустотного в костюме морской царевны. Зато трудно было узнать царя Нептуна Полярного в рогожном костюме, в парике и бороде из пакли. Только по голосу поняли: матрос Линник.

Седов играл сам себя — начальника экспедиции. И царь на него очень сердился:

Царь потребовал окрестить всех, кто впервые за полярным кругом. Черти бросились ловить новичков. Лицо мазали сажей, а за шиворот выплёскивали по ковшику воды со снегом.

Много было шума и смеха. Больше всех веселился сам Седов.

В феврале поднялось над горизонтом солнце. С «Фоки» раздался приветственный залп пушки. Зимовщики дружно прокричали «Ура!»

Всё засверкало, заискрилось. Упали синие тени от скал и барка. Заиграл светлым изумрудом вмёрзший в лёд айсберг. К вечеру небо расцветилось зелёными, розовыми, сиреневыми полосами.

Однако весна шла неохотно. Солнце было холодным. А чаще падали на землю туманы и дожди.

Ушли в поход Павлов и Визе. Они должны были исследовать внутреннюю часть северного острова Новой Земли и описать часть восточного — Карского побережья. Седов с матросом Инютиным отправились на север — к мысу Желания.

Почти два месяца длился поход Седова.

Лёд под берегом был торосистым, труднопроходимым. Иногда этот лёд уносило ветром в открытое море, а вода схватывалась молодым, который под ногами стеклянно хрустел.

В опасных местах Седов шёл впереди, проверяя крепость льда. Инютин с собаками шёл по его следу. Однажды он сошёл со следа и провалился, а за ним поползли в полынью нарты с собаками. Седов бросился на помощь — и сам оказался в воде.

Седов поддерживал нарты, подталкивал их на лёд, кричал на собак, которые выбирались из полыньи и снова соскальзывали. Больше всего он боялся за документы, дневники, хронометры.

Хронометры — точное время. Без этих приборов невозможна работа Седова.

Ещё раз рванули собаки. Седов с матросом вытолкнули нарты на лёд, а потом выбрались сами. Одежда, спальные мешки, сухари промокли. А бумаги и хронометры, привязанные наверху нарт, остались в целости и сохранности.

Около семисот километров прошагали Седов с Инютиным. До них никто здесь не ходил. И карта, которую Седов вычертил, вернувшись, совсем не походила на те, что были. Теперь её с любопытством рассматривали в кают-компании. А Седов рассказывал:

— Этому горному хребту я дал имя Ломоносова. Вот остров Инютина. А возле этого ледника мы спаслись от смерти. Я назвал ледник именем Веры.

Наступило лето. «Фока», занесённый зимой по палубу, освободился от снега. Борта его покрасили, зимнюю копоть вычистили. Судно было готово к плаванию. Но лёд оставался крепким, хоть и затопило его водой.

Надвигалась осень. А «Фока» так и стоял вмёрзший в лёд. Вторая зимовка в том же месте — катастрофа. Седов приказал браться за пилы и кирки, пилить канал, прокладывать судну дорогу. Работа шла неплохо, но начались заморозки. Что за день пропилят — то ночью замёрзнет.

Затянулись лужи и озерца на льду. Дела плохи. И вдруг третьего сентября поднялся ветер, лёд стал двигаться и ломаться. И вскоре «Фока» пошёл на север. Теперь нельзя терять время, чтобы искать дорогу получше. Только вперёд! Угля для машины осталось совсем мало, а под парусами через льды не пройти.

— Будем резать на дрова баню, топить плавником, ящиками, тюленьим салом, — сказал Седов. — Только бы пробиться к Земле Франца-Иосифа. Я знаю, что адмирал Макаров оставил там запасы угля. Найдём — значит, спасены!

Медленно двигался вперёд «Фока». Через десять дней в тумане выступили горы: «Земля!» «Фока» бросил якорь у мыса Флоры.

Берег был пустынен и бел. Виднелись постройки. Здесь побывали англичане, американцы, норвежцы, итальянцы. Был здесь и русский адмирал Макаров, он собирался дойти до полюса на ледоколе «Ермак». Много мужественных людей хотели идти отсюда к вершине мира. И никто из них туда не добрался.