Юрий Дружников - УЗНИК РОССИИ

Очевидно, в обоих случаях в подкорке наличествует Вольтер, и Пушкин невольно сравнивает себя с великим французом, моралистом, еретиком, изгнанником, конфликтующим с королем. Но столь же очевидно, что сравнение себя с почти свободным и независимым Вольтером не вдохновляет. Может, поэтому Пушкин вдруг упрекает его в том, в чем сам грешен: «Вольтер, во все течение долгой своей жизни, никогда не умел сохранить своего собственного достоинства… Клевета, преследующая знаменитость, но всегда уничтожающаяся перед лицом истины, вопреки общему закону, для него не исчезла…». Ощущение такое, что, называя имя Вольтера, он пишет о себе: «Что из этого заключить? что гений имеет свои слабости, которые утешают посредственность, но печалят благородные сердца, напоминая им о несовершенстве человечества; что настоящее место писателя есть его ученый кабинет и что, наконец, независимость и самоуважение одни могут нас возвысить над мелочами жизни и над бурями судьбы» (VII.286). Все понимал Пушкин, оставалось реализовать эти мысли самому.

19 октября 1834 года, в такой вдохновенный обычно для него «лицейский» день, он писал Александре Фукс: «Поэзия, кажется, для меня иссякла. Я весь в прозе; да еще в какой!..» (Х.402). Через девять дней выходит «История пугачевского бунта», написанная полтора года назад. От него ждут следующих исторических изысканий, но труд о Петре (а замысел был написать историю «всех Петров» – от Первого до Третьего) продвигался с трудом и в результате не реализовался.

«История Петра» – и название, и само сочинение, собранное биографами из кусочков, блистательных и второстепенных, – носит характер некоего условного текста, большей частью выписок из книг. Заслуга в изготовлении связного сочинения Пушкина под названием «История Петра» принадлежит И.Фейнбергу. Пушкинист проделал огромную работу, подбирая друг к другу по смыслу готовые и не готовые записи поэта, полагая, что они станут связным текстом.

Такой подход при отсутствующем авторе вряд ли безупречен, и сочинению И.Фейнберга о пушкинском Петре давно противопоставляются серьезные возражения. Нельзя решать за Пушкина, что он внес бы в книгу и что отбросил за ненадобностью. Писалось не вольное сочинение, а заказ царя, поэтому произведение наверняка отличалось бы от имеющихся неполных черновиков. К примеру, поэт назвал Петра «самовластным помещиком», чьи указы «жестоки, своенравны, и, кажется, писаны кнутом». В готовой рукописи это не могло быть оставлено.

Петр-новатор начинается для Пушкина с Европы: «Отсылая молодых дворян за границу, Петр, кроме пользы государственной, имел и другую цель. Он хотел удержать залоги в верности отцов во время своего собственного отсутствия. Ибо сам государь намерен был оставить надолго Россию, дабы в чужих краях учиться всему, чего недоставало еще государству, погруженному в глубокое невежество» (IX.40).

Осмыслить, что такое Петр Великий без традиционной отечественной мифологизации, Пушкину помогали западные авторы, прежде всего энциклопедисты. Но всей западной литературы Пушкин не имел возможности собрать. Как и в работе над Пугачевым, писателю приходилось следовать официальным канонам. Изменившиеся имперские взгляды поэта способствовали работе; восторги источались, несмотря на факт, что предок его Федор Пушкин был казнен Петром за участие в заговоре против государя. Вот как звучат захватнические планы императора всея Руси: «Петр завоеванием Азова открыл себе путь и к Черному морю; но он не полагал того довольным для России и для намерения его сблизить свой народ с образованными государствами Европы» (IX.56). Какой великий замысел – сблизиться через оккупацию чужих земель, овладеть культурой с помощью пушек! «Турция лежала между ими». Но позвольте, разве Турция лежит между Петербургом и Лондоном?

«Он, – продолжает Пушкин о Петре, – думал об Ижорской и Карельской земле, лежащих при Финском заливе, некогда нам принадлежавших, отторгнутых у нас незаконно во время несчастных наших войн и междуцарствия. Уже обиды рижского губернатора казались Петру достаточным предлогом к началу войны. Молчание шведского двора в ответ на требования удовлетворения подавало к тому ж новый повод». Может быть, Пушкин иронизирует? Рижский губернатор обиделся – и война. Шведский двор не ответил на письмо – захватим шведские территории.

К сожалению, никакой сатиры в черновых тетрадках нет. Пушкин то и дело оказывается под прессом мнения господствующего. Впрочем, вот точка зрения самого Пушкина: «Россия вошла в Европу, как спущенный корабль, при стуке топора и при громе пушек. Но войны, предпринятые Петром Великим, были благодетельны и плодотворны. Успех народного преобразования был следствием Полтавской битвы, и европейское просвещение причалило к берегам Невы» (VII.211). И в приведенном фрагменте устами Пушкина озвучивается вечное убеждение русских властей: то, что грабят они, законно и благодетельно. И на все, что им нужно, они имеют право. Вот, например, аллилуйя захватчику Петру у одописца Ломоносова:

…Росские, презрев угрюмый рок,

Меж льдами новый путь отворят на восток,

И наша досягнет в Америку держава…

Если учесть мысли Пушкина об овладении Индией, то идея о мировом господстве русских принимает цельные формы. Кстати, Петр собирался завоевать не только Дербент, но и милую поэту Африку, всерьез снаряжал экспедицию, глядя на карте на остров Мадагаскар. Вяземский весьма точно характеризовал русскую политику как хватизм. В патриотических чувствах Пушкин идет еще дальше. Например, оправдываясь перед неизвестными критиками, упрекнувшими его за то, что он написал стихотворение о не совсем русском Барклае-де-Толли, он выдвигает вперед Кутузова: «Имя его не только священно для нас, но не должны ли мы еще радоваться, мы Русские, что оно звучит Русским звуком?».

Планы труда о Петре приоткрывают нам стремление Пушкина взглянуть на своего героя шире. Один из разделов плана назван: «Россия извне». Это события в странах Запада и Востока, так или иначе компонующиеся с внутренними российскими, взгляд со стороны. Сравнение обогащает понимание, «иностранные факты» дают возможность лучше понять Петра. Например, кровавая расправа Гусейн-шаха с любимым сыном Мирзой-Зефи – контраст с убийством царевича Алексея Петром, и контраст не в пользу русского царя. Для создания оригинальной биографии царя Петра необходимы материалы из иностранных архивов, в которые доступа поэту не было.

Пушкин чувствовал, что работу ему не кончить. «Я разобрал теперь много материалов о Петре, – сказал он актеру Щепкину, – и никогда не напишу его истории, потому что есть много фактов, которых я никак не могу согласить с личным моим к нему уважением». По мнению Анненкова, Пушкин оставил работу над «Петром», когда узнал об ужасах, творимых его героем. Сомнительно, что это так. Находка для историка, если субъект оказывается недостаточно приглаженным; да и не в том видится причина, что труд не завершен. В заготовках много полусказов, намеков, остающихся по сей день нерасшифрованными, но представляется справедливым мнение о Пушкине-историке князя Вяземского: «Он выдал в свет несколько исторических сочинений, которые должно признать одними подготовительными работами».