Юрий Дружников - УЗНИК РОССИИ

Некоторые американские эксперты считают argumentum ad hominem, что часть автокатастроф со смертельным исходом – это самоубийства. То же касается полетов на частных маленьких самолетах, любительских прыжков с парашютом, участников родео – скачек верхом на обезумевших от боли бычках и т.п. Желание или свойство характера некоторых любителей просто рискнуть, побывать «у бездны на краю» считается объяснением не всегда достаточным. Сегодня психиатры готовы обсудить под этим углом зрения наркоманов и даже просто злостных курильщиков. В криминалистике США зарегистрированы способы самоубийства, распространенные среди черного населения: самоубийца на улице стремительно бежит прямо на полицейского с игрушечным пистолетом или делает вид, что на ходу вынимает пистолет, и полицейский стреляет в целях самозащиты. Дуэль по отношению к активной стороне, ищущей поединка, можно приравнять к саморазрушительному поведению и в более определенной фазе – к задуманному самоубийству.

В любом из этих случаев сразу окончательно погубить себя трудно. Поэтому люди, склонные к суициду, ищут путей осуществления навязчивой идеи долго. Психиатру важно получить ответы на два вопроса. Первый: хочет ли человек жить дальше? И второй, если не хочет жить: есть ли у него план, как это сделать? Приходится признать, что у Пушкина отрицательный ответ на первый вопрос в течение его жизни появлялся несколько раз. А при трехмесячной подготовке последней дуэли, несомненно, как мы видим, существовал план.

Когда человек бросается под поезд – это не значит, что его убил поезд. Доказывать, что Пушкина убил Дантес есть то же, что доказывать, что Анну Каренину убил поезд, – ведь она сама искала смерти. Бартенев писал: «Таким образом, несчастный убийца был убийцею невольным». Д.Благой объяснял дуэль тем, что поэт был затравлен «царскими псарями»: он бросил вызов самодержавию и пал жертвой. Отсюда недалеко до легенды советских времен о том, что в сугробе за кустом притаился секретный агент Третьего отделения, который убил Пушкина.

Имеются публикации, в которых доказывается, что истинной причиной дуэли были ухаживания царя за Натальей или просто ненависть к царю, как к символу системы. Сошлюсь, в частности, на статьи Б.Парамонова, в которых позиция автора сформулирована коротко и ясно: «Целился – в царя, стрелял – в Дантеса» и «В этой истории Дантес… был для Пушкина подставной фигурой. Метил-то он в царя».

В самом деле, идея цареубийства приходила к Пушкину дважды: в Петербурге после Лицея и в михайловской ссылке, о чем он признавался в «Воображаемом разговоре с Александром I». Н.Лернер полагал, что черновик письма Александру Павловичу с признанием Пушкина в том, что он лелеял мысль о цареубийстве, написан «в момент экзальтации». Экзальтация, то есть болезненное состояние, наступает в случае, если человек покушается на жизнь другого человека и тем более, когда человек размышляет об убийстве главы государства.

Однако если бы Пушкин метил в царя Николая, он мог бы легко осуществить террористический акт: пистолеты он часто имел с собой, царь один гулял по улице, гарцевал на лошади перед его окнами, давая Наталье возможность полюбоваться на себя. Но одно дело воображать и совсем другое – осуществить такой акт. Переносный же смысл: стрелять в Дантеса и воображать, что стреляешь в царя – придумка неправдоподобная. В том-то и дело, что метил Пушкин не в царя, не в сводню Геккерена, даже не в Дантеса, который реально стоял в снегу перед ним, – метил он в самого себя.

Самоубийца выбирает способ ему близкий. Использование огнестрельного оружия самоубийцами по статистике находится на втором месте после отравления. Но отравлением чаще пользуются женщины. Современники свидетельствовали, что Пушкин ехал на дуэль, как на увеселительную прогулку, не придавая ей особого значения, не сделав никаких распоряжений на всякий случай. Правила дуэли, изложенные заранее письменно, его не заинтересовали. На месте он, скучая, сидел и ждал, пока протаптывали дорожку, торопил секундантов, не слушая их инструкций.

Он давно не стрелял и потерял навык, но не мог не знать, что его бывший приятель, а теперь враг Дантес в военном училище был признан лучшим стрелком по голубям в полете. Нажав курок издали, на ходу, француз терял точность, зато опережал выстрел Пушкина, который, долго не поднимал пистолета и двигался вперед, подставив себя под пулю. Дантес потом объяснял, что старался попасть противнику в ноги. Но, будучи высокого роста, он целился в маленького Пушкина, и пуля пошла чуть выше ног. Упав в снег, раненый сказал, что тоже хочет выстрелить, и сделал это плохо.

После дуэли истекающий кровью Пушкин заявил, и слова его записал Вяземский: «Как только мы поправимся, снова начнем». В постели Пушкин пытался покончить с собой. По воспоминаниям А.Аммосова, позвав человека, он велел подать ему один из ящиков письменного стола; человек исполнил его волю, но поскольку в ящике были пистолеты, предупредил Данзаса. Тот подбежал и отобрал у Пушкина пистолет, уже спрятанный под одеяло. «Пушкин признался, что хотел застрелиться, потому что страдания его были невыносимы».

Если говорить не о литературе, а о его жизни, то зададимся вопросом: принимал ли Пушкин сам значительные решения, менявшие его судьбу? В Лицей его устроили друзья семьи по блату (если не нравится это слово, замените «блат» «протекцией»). Он начинал баловнем судьбы, получившим блестящее образование. Из столицы за мальчишеские авантюрные стихи его отправили не в Сибирь, но гулять на юг. Вернули его благодаря хлопотам друзей. Барин и помещик-крепостник, Пушкин в жизни не надел себе ботинок без слуги, любил загульную жизнь, дорогое шампанское и мог за ночь проиграть в карты все состояние семьи. Окружение, в котором высшим шиком считались экспромты в альбомы барышень, стыдилось полезных занятий. Два поступка он совершил в практической жизни, доведя их до конца: женился, правда, неудачно, и – успешно заставил убить себя.

Одно желание сопровождало его всю сознательную жизнь – тяга на Запад, и это стремление осталось нереализованным. Когда римские писатели говорили emigrare, это значило просто «переселиться». У Цезаря смысл немного меняется: «покинуть родину». Позже это слово стало означать насилие: «выгнать из страны». Цицерон первым сказал: «эмигрировать из жизни», то есть «принять смерть».

О самоубийстве как эмиграции в эпоху Просвещения заговорил итальянский юрист и реформатор уголовного права Чезаре де Баккария, чьи труды оказали влияние на формирование законов в Европе и в США. В «Трактате о преступлениях и наказаниях» Баккария размышляет о странах, в которых самоубийства законами запрещены, а эмиграция разрешена. Утилитарно говоря, с экономической точки зрения для государства выгоднее самоубийство индивида, чем его выезд в другую страну, ибо эмигрант забирает с собой имущество, а самоубийца оставляет все на родине. Достоевский воспользовался названием этого трактата Баккария для романа «Преступление и наказание». Свидригайлов уговаривает Раскольникова после убийства бежать поскорее в Америку или застрелиться..