Юрий Дружников - УЗНИК РОССИИ

Сам же Пушкин раньше других почувствовал, что он свободен, но под наблюдением. Обласканный государем, поэт тем не менее не имел свободы передвижения даже внутри империи. Едва захотел поехать в Петербург, Бенкендорф сообщает ему: «Государь Император не только не запрещает приезда вам в столицу, но предоставляет совершенно на вашу волю с тем только, что предварительно испрашивали разрешение чрез письмо». Узнавать от самого поэта о его передвижениях Бенкендорфу, разумеется, не было надобности: существовали осведомители. Но важно, чтобы Пушкин добровольно сообщал тайной полиции о себе, что он и вынужден делать. После чтения без разрешения друзьям «Бориса Годунова» ответ Пушкина недовольному Бенкендорфу полон извинений и послушания, но мы не знаем, о чем думал поэт, сочиняя покаянное письмо.

Каково вообще бунтарство Пушкина, а отсюда – так сказать, теоретическая основа его желания покинуть Россию? Лишь спустя четверть века после смерти поэта, когда появились послабления в цензуре, рассуждения о его политических взглядах стали появляться в печати. Большинство же воспоминаний о нем написано до этого, и политических тем мемуаристы старались избегать.

Свою политическую платформу молодой Пушкин недвусмысленно изложил в письме к Павлу Мансурову в октябре 1819 года, сказав «ненавижу деспотизм» (Х.14). В письме этом скабрезные шутки перемешаны с матерщиной. Похоже, двадцатилетний молодой человек заявляет, что ему ненавистна всяческая дисциплина, только и всего. Деспотизм неприятен большинству людей; из этого, однако, не следует, что все они – диссиденты.

Экстремистские ноты звучат в голосе молодого Пушкина, террор вызывает восторг, браваду. Его минутный кумир – Занд, немецкий студент, заколовший кинжалом секретного агента русского правительства в Германии. В театре соседям он демонстрирует портрет Лувеля, убийцы герцога Беррийского. Он называет это тираноубийством, но это обычное политическое убийство. Таким же максималистом и тоже, к счастью, только на словах, был в молодые годы Катенин – страстный республиканец с манерами французского маркиза. Остепенился он еще раньше, чем Пушкин. Но и для Пушкина все это оказалось наносным; от этого не осталось и помина «под старость нашей молодости», как он выразился в письме (Х.23).

В семнадцать лет поэт требовал святой свободы. Объясняя причины радикализма поэта, Анненков высказал мнение, что Пушкин в своих памфлетах не столько изливал собственный гнев и возмущение по поводу политической ситуации в России, сколько следовал настроению эпохи, правда, с избыточной горячностью. Но дело не только в этом. Однажды на упреки семьи в распущенности Пушкин сказал: «Без шума никто не выходит из толпы». Значит, честолюбие (самореклама, как мы теперь говорим) двигало его к политическим крайностям, стремление через эпатаж публики приобрести известность. Крайняя левизна давала больше шансов на успех, чем туповатая крайняя правизна, не говоря уж о тоскливой умеренности.

Вяземский отмечал поверхностность либерализма молодого Пушкина. А по мнению Д.Благого, раз Пушкин вышел из Лицея «либералистом», это означало, что он созрел для вступления в тайное общество. Впрочем, из сталинского периода пушкинистики можно извлечь и еще более категоричные суждения. «Пушкин… всею душою хотел участвовать в революционной организации», считал литературную деятельность революционной и патриотической. «Нет сомнения в том, что, как и декабристы, Пушкин верил в успех «военной революции», ждал ее, готовил своей политической лирикой». Ода «Вольность» написана под прямым влиянием Николая Тургенева и непосредственно в его присутствии. Не анархии, а вроде бы следования существующим в стране законам желал поэт от власти, то есть осуществления прокламируемого права:

Лишь там над царскою главой

Народов не легло страданье,

Где крепко с Вольностью святой

Законов мощных сочетанье. ( I .283-284)

Разумеется, для России утверждение метафизической сущности закона, стоящего выше царя, уже есть крамола. За попытку сопоставить слово и дело властей, за то, что частное лицо смеет открыто сказать о нарушении закона, наказывали без проволочек. Идея улучшить социальное и политическое положение общества носилась в российском воздухе, и Пушкин ее впитывал. Идея эта была не нова и не в России рождена. С Запада пришли и радикализм, и либерализм, и многое другое, но в сравнительно неразвитой политической атмосфере России начала ХIХ века оппозиция все еще видела только два пути: смиренных прошений и бунта. Правительство в совершенствовании системы, как это происходит на Западе, мало участвовало, но даже прошения, если они заходили в своих целях далеко, рассматривало как подкоп под устои.

Когда Пушкин вернулся из ссылки, времена изменились. «Пушкин был вообще простодушен, – вспоминал впоследствии Вяземский, – уживчив и снисходителен, даже иногда с излишеством…». Вот Пушкин уже и верит, что преобразования пойдут сверху, что Николай I – это Петр I на новом этапе. Начни теперь Пушкин делать политическую карьеру, как он собирался после Лицея (что, впрочем, для бывшего ссыльного вряд ли возможно), он стал бы либеральным консерватором, а не «разрушающим» либералом, – таково мнение Вяземского. А все ж либерализм Александровской эпохи, сформировавший Пушкина, был чем-то большим, нежели просто общественной тенденцией. Окутанный флером романтики, надежды и молодости, он и для зрелого Пушкина являл собой некую точку отсчета, оставался отголоском периода, который поэт успел застать.

В новой атмосфере Пушкин соприкоснулся с несколькими явлениями политической жизни, искры которых опалили его. Степень ожога трактуется по-разному. Для Радищева, к которому Пушкин относился с почтением, идеалом борцов за свободу были американцы. «Твой вождь, свобода, Вашингтон», – писал Радищев. Восхищался он Франклином, а русских борцов за свободу, вроде Пугачева, не упоминал вообще.

Либерализм американского образца был эталоном и для многих декабристов, хотя ни один из них не был в Америке. Элементы политического устройства США прослеживаются по документам декабристов, что отразилось и в названиях тайных обществ. Было Общество Соединенных Славян и даже просто Соединенные Штаты – название, данное Николаем Бестужевым Кяхтинскому кружку. Декабристы распространяли свои симпатии к Америке среди интеллигенции Сибири. Позже, как вспоминает Андрей Розен, правительство отправило в Читу инженерного штаб-офицера с помощниками, чтобы выстроить там огромную тюрьму по образцу американских исправительных домов. Декабристы стремились заимствовать у Америки конституцию, а власти – конструкции тюрем.