Александр Зонин - Жизнь адмирала Нахимова

– Молитвами укрепляется мужество защитников престола, – с обидою отвечает иеромонах.

– Да, да, конечно, отец Милетий. Но я ведь не о нас. О предках, кои иной власти, кроме своей сабли, не ведали, – о запорожских казаках.

Павел Степанович чувствует, что Милетий сейчас разразится рядом наставлений и в первую очередь о том, что столбовому дворянину не след поминать предков из безродных. Он поворачивается к Костыреву, отдает ему подзорную трубу и вместе с мичманом идет к другому борту:

– А вы тоже не знали, Костырев, что я потомок запорожца? Может быть, мой пращур здесь вытягивал свой струг…

Внезапно отцовским жестом он кладет обе руки на плечи юноши.

– Слушайте, Костырев. Трудную задачу я на вас возложу. Неделю скучать не будете.

– Я готов, ваше превосходительство.

– Трудно будет потому, что "Язона" мы услали, а надобность сообщить мои предположения и требования в Севастополь очень велика… Придется вам пойти на фелюге. Выберите шесть охотников. Грека-шкипера с собою возьмете. В.Севастополе его с фелюгой отпустите и наградите за беспокойство.

– Ваши распоряжения будут устные?

– Изустно только кланяйтесь от меня Михаилу Францевичу Рейнеке. Письма пошлю князю Меншикову и Корнилову Владимиру Алексеевичу. Покуда изготовитесь, напишу. Обоим нам час на сборы. Так?

– Как прикажете, Павел Степанович. Уже иду распорядиться.

Остовый свежий ветер вынуждает уменьшить парусность. Крутые волны в белых пышных гребнях гулко бьются в борта кораблей и разливаются шипящей пеной по палубам. Командирам и вахтенным офицерам нельзя зевать. Берег близок и опасен. Минутная потеря управления – и волнение потащит корабли на камни. Особенно страшно к ночи, когда сумрак сгущается и туман, насыщенный водяными парами, заволакивает все вокруг кораблей.

Фор-марсовым обещаны добавочные порции за сообщение о появлении парусов "Святослава" и "Храброго". Но проходят дни и ночи, а "Мария", "Чесма" и "Ростислав" по-прежнему одни перед Синопом.

Подавляя беспокойство, командующий шагает по шканцам и кормовой галерее. Видимо, Корнилова с пароходами нет в Севастополе. Новосильский без предписания выйти в море не может. А Станюкович остается и в военное время байбаком. Рычать на матросов и младших офицеров недостаточно, чтобы ускорить исправление кораблей.

Меншиков, конечно, получил письмо и, может быть, преднамеренно не торопится посылать корабли. Вот-де торчал, торчал Нахимов в море, четыре корабля отослал исправляться и выпустил врага, не решаясь напасть. "Наделала синица шуму, а море не зажгла…"

Поворот оверштаг. Под низкими тучами открывается Синоп. Вместе с Барановским Нахимов пересчитывает суда неприятеля. Они на местах с оголенными мачтами. Пароходы не дымят. "Таиф", верно, зализывает раны, нанесенные Скоробогатовым. Остальные тоже предпочитают оставаться под защитой батарей: мало ли что случится, если выйти в море на виду русских кораблей.

А если другое? Если турецкий флагман спокойно ожидает поддержку? Грек уверял, что английская и французская эскадры вместе с силами турок пришли в Босфор. Из блокирующего отряд Нахимова внезапно может оказаться в положении обороняющегося. Позор! По милости равнодушного севастопольского начальства "Кулевча" стоит в порту более месяца. А "Святослав" и "Храбрый" в сутки могли снабдить реями и парусами со старых кораблей. Могли также выслать "Ягудиила" и один из стопушечных новых кораблей. Наконец, что делают пароходы? Ведь в письме подчеркнул, что в настоящее время без них – как без рук…

По адресу старого князя просится на язык матросская злая ругань. Павел Степанович, едва сдерживаясь, резким движением складывает трубу.

– Еще две мили к весту, капитан, и снова пройдем на выход из Синопа.

– Есть. К ночи как?

– Тоже. Будем с вами наблюдать. А чтобы несчастья не было, пусть корабли обозначат свои места фальшфейерами. Риск необходим.

И еще ночь. Ветер воет в снастях. Во мраке свиваются змейками сорванные гребни. От берега доносится яростный гул прибоя. Рассыпается столб огня, прочертив дорогу в черный полог низкого неба, осветив корабли, несущие все паруса. Спать нельзя до серого, хмурого рассвета.

"Если и сегодня не придут, надо решаться на атаку…"

Кажется, ночи не будет конца. Павел Степанович шагает и шагает, пока не бледнеет мрак, пока не возникает наконец линия горизонта в аспидно-серой дали.

Вдруг марсовые, едва слышные в стоне ветра, закричали, перебивая друг друга:

– Паруса с веста!

– Три корабля!

– Фрегаты на норде!

Капитан Барановский решается высказать вслух тревожащую Нахимова мысль:

– Неужто новые турецкие силы?

Кажется, что отряд неизвестных кораблей держит курс прямо на вход в Синопскую бухту. Нахимов молча наблюдает. Как бы то ни было, без боя идущим кораблям не войти. Курсы пересекутся перед входным мысом. Он наставляет трубу на быстро выдвигающийся вперед фрегат. Что-ты в нем хорошо знакомое. Этот длинный бушприт, слишком короткая бизань… Конечно, "Кагул". Вот его позывные ползут к клотику фок-мачты.

– Либо поддержка, либо смена нам, капитан.

Нахимов высказывается возможно равнодушней. Но Барановский угадывает, что, если случится смена, адмирал будет глубоко обижен.

– Как можно на смену, ваше превосходительство? Мы терпели месяц с неделею все беды крейсерства, заперли противника, а теперь другие будут славу получать?

– А вы подождите возмущаться, вон фрегат доносит, что у него на борту наш Костырев. Ложитесь в дрейф, примите мичмана и пошли ко мне.

Но еще до прибытия Костырева обстановку уясняет сигнал с головного корабля под контр-адмиральским флагом. Новосильский пришел с "Парижем", "Тремя святителями", "Константином", "Кулевчей" и "Кагулом" под команду Нахимова.

– Это все сделал Владимир Алексеевич, – рассказывает мичман. – Я был вызван к нему немедля. Князь зачем-то уезжал в Симферополь, и Владимир Алексеевич ему вдогонку послал свое решение. И как он, Павел Степанович, при мне распек Станюковича за бездействие, за промедление ремонта кораблей нашей дивизии! Обещался лично быть с пароходами, как только их приготовят в плавание.

– Сейчас хоть один самовар готов?

– Никак нет. Но к концу недели четыре смогут идти. Войска перевозили из Одессы, и машины у них сейчас разобраны.

– Поздно. Будем действовать без них, мичман.

Шканечный журнал "Трех святителей" буднично рассказывает о дне 17 ноября. "В исходе седьмого часа пополудни сигналом велено развесить мокрое белье для просушки. В 8 часов сигналом велено построиться в две колонны на правый галс по упавшему под ветер кораблю "Ростислав".