Айбек - Навои

Ширим Караул вернулся, ведя за собой какого-то пьяного воина, одного из людей Мирзы Ядгара. Беки напрасно пытались добыть от этого насмерть перепуганного человека какие-нибудь существенные сведения.

— В Герате царит полная беспечность, — доложил Ширим Караул.

Хусейн Байкара тотчас же отобрал сто человек во главе с Музаффаром Барласом и приказал им открыть большие ворота Баг-и-Загана. Убедившись, что со стороны Герата не слышно ни звука, султан, Хусейн с остальным войском двинулся вперед. Выехав на хийябан и достигнув могилы Имама Фахри, Хусейн Байкара послал Султан-Ходжу-Узбека с его всадниками I другим воротам Баг-и-Загана, примыкавшим к медресе Гаухар-Щад. Направив небольшие отряды нукеров ко всем воротам, султан Хусейн с оставшимися при нем воинами двинулся туда, где действовал Музаффар Барлас. Навстречу ему спешил Мирахур, верный его приверженец, все это время находившийся в стане неприятеля. Мирахур сообщил, что ворота взломаны и есть возможность проникнуть в сад. Хусейн Байкара с облегченным сердцем погнал коня и въехал прямо в Баг-и-Заган.

Джигиты султана Хусейна принялись бесшумно рыскать по саду, разыскивая в полутьме в рощах и аллеях воинов неприятеля. Но их и след простыл.

Затем Хусейн Байкара с небольшим отрядом проник в Баг-и-Шамаль — место ночного отдыха Мирзы. Внезапно разбуженные нукеры даже не пробовали сопротивляться.

Джигиты искали царевича. Вот великолепный дворец, похожий на крепость. Подле дворца — шатер. В шатре—никого. Хусейн Байкара» приказал окружить высокий пригорок. Он предполагал, что Мирза Ядгар находится в павильоне позади холма. Чтобы проникнуть в него, надо было перейти холм. Но здесь таилась опасность. Быть может, враг укрылся под защитой холма со значительными силами, готовясь к последней решительной битве. Зловещее безмолвие дворца, мрачные очертания холма в полумраке, — все, казалось, было полно угрозы.

Снедаемый нетерпением, Хусейн Байкара приказал нескольким с ног до головы закованным в латы воинам перейти холм и проникнуть в беседку. Но никто не двинулся с места. Тогда Алишер быстро соскочил с коня, передал поводья своему нукеру Баба-Али Я подойдя к государю, смело сказали

— Разрешите мне!

Ни один бек, ни один воин не ожидали этого от Навои. Многие опустили от стыда голову. Но теперь было уже поздно доказывать свою храбрость.

Хусейн Байкара посмотрел на воинов, стоявших вокруг с мрачным видом, и после некоторого колебания кивнул поэту в знак согласия. Навои (он первый раз в своей жизни вынул меч из ножен) смело двинулся к холму. Кто-то зажег пучок свечей и высоко поднял, их над головой. Все глаза были прикованы к поэту, который медленно поднимался на холм. Когда фигура Навои почти скрылась от взоров, нукер Баба-Али, обнажив меч, последовал за ним. Тотчас же десятки джигитов быстро взбежали на холм по дороге, выбранной поэтом.

Опираясь на меч, как на посох, Навои спустился с пологого холма. Навстречу ему бежали несколько вооруженных нукеров. Один из них грозно закричал: — Кто идет?

Остальные подняли мечи, готовясь к нападению. Навои, не поднимая меча, но готовый отразить удар, остановился и повелительно произнес:

— Мечи в ножны! Сдавайтесь немедленно!

Другой нукер подошел ближе и, вытянув шею, пристально вглядывался в Навои.

— Кто вы такой? Чего ради нам сдаваться? — спросил он.

— Я — Алишер Навои, — спокойно произнес поэт и, резко повернувшись, направился ко дворцу.

Ошеломленные нукеры не пытались остановить его. Нащупывая дорогу в темной передней, Навои дошел до двери; тут его нагнал Баба-Али и другие войны. Бесшумно отворив дверь, они вошли один за другим.

Посреди большой комнаты, на мягких коврах под бархатными одеялами, лежали в разных позах четыре человека. Под самым окошком, на белом тюфяке, тихо спала молодая женщина с распущенными волосами. Навои, наклонившись над спящими, негромко сказал:

— Возьмите вот этого.

Под ногами Баба-Али захрустели осколки чаш и кувшинов. Схватив царевича за руки, он потянул его и заставил встать. Двое нукеров, которые спали вскочили. В комнате поднялось смятение и шум. Молодая женщина с криком «Ах!» вскочила на ноги и выпрыгнула в окно Мирза Ядгар извивался в железных руках Баба-Али и, задыхаясь, бормотал какую-то бессмыслицу. Комната и передняя наполнились воинами. Навои, приказав увести Мирзу Ядгара, насмешливо произнес ему вслед:

Джигиты спустились с холма, волоча за собой Мирзу Ядгара. Когда юношу в царственных одеждах, еще не протрезвившегося после вчерашней попойки, бросили у ног коня Хусейна Байкары, он долго бессмысленно водил по сторонам мутными глазами. Сообразив, наконец, что с ним случилось, он с трудом поднялся и, дрожа от страха, уставился на своего врага. Хусейн Байкара бросил пленнику несколько гневных слов и движением руки приказал дукерам увести его.

Герат проснулся от звуков карнаев и сурнаев. Мирзе Ядгару отрубили голову. Его приверженцы, дрожа за свою жизнь, попрятались в свои норы.

Туганбек, мрачный и угрюмый, сидел в своей хорошо обставленной комнате, не смея показаться на улицу. Гордость не позволяла ему пойти к хозяину, возвратившемуся вместе с государем, признаться в измене и покаяться. Мог ли он думать, что яркое солнце Мирзы Ядгара так быстро померкнет! Он ругал «глупую размалеванную, кокетку Пайенде-Султан-бегим, проклинал, туркменских беков, которые проглядели наступление Хусейна Байкары. Его план заключался в том, чтобы в одну прекрасную ночь отрубить головы туркменским начальникам и, запугав Мирзу Ядгара, назначить себя главным везиром. Теперь он горько сожалел, что не убежал из Герата в разгар смуты и беспорядка, и строил всевозможные планы бегства в дальние края. Но сердце его не могло оторваться от гератской жизни, и в каждом своем проекте, он находил какой-нибудь недостаток или затруднение.

Почувствовав, что — задыхается в своей просторе комнате, Туганбек резко распахнул створки окна. В конату полился желтый шелк солнечного света, Туганбек шумно плюнул в окно и поднялся. В это время дверь приотворилась и показалась белая борода и кроткое, как всегда, унылое лицо Нурбобо. Туганбек вопросительно взглянул на него. Старик доложил, что хозяин зовет Туганбека, и скрылся. Некоторое время Туганбек мрачно размышлял, потом нехотя поднялся и развали-стой походкой вышел.

Маджд-ад-дин принял его в комнате для гостей — михманхане. Туганбек почтительно пожал руку хозяина и сел поодаль. Маджд-ад-дин начал выговаривать ему за его дурные поступки. Туганбек, пристально глядя в одну точку, угрюмо молчал. Наконец хозяин, досадливо щелкнув тонкими пальцами, умолк. Туганбек медленно сказал: