Айбек - Навои

Желая смягчить Ала-ад-дина, Зейн-ад-дин многозначительно сдвинул свои тонкие брови и сказал:

— Если бы я был поэтом и писал касыды, то преподнес бы несравненную поэму его величеству хакан, сыну хакана, султану Хусейну Байкаре [12] Хусейн Байкара — Праправнук Тимура, правитель Герата, современник Навои; царствовал с 1469 по 1506 год. и был бы облачен в дорогую одежду с головы до пят.

Прошло всего две недели, как на благословенную главу его величества опустилась птица царской власти, и его сердце успокоилось. Я уверен, что он откроет перед поэтами врата щедрости.

— Герат — удивительный город, — заметил Туганбек, покачивая головой. — Кондитер — поэт, шашлычник — тоже поэт. Ну, ступайте! Вас ждут невыразительные газели, но его сласти, несомненно, будут вкусны.

— Кондитер маулана [13] Маулана — по-арабски «господин наш»; обычное в Хорасане в XV в, обращение к образованным людям. Тураби — превосходный человек! — с сердцем возразил Зейн-ад-дин. — Если хотите, пойдемте с нами. Вы сами увидите, какой это человек.

Туганбек не заставил себя уговаривать. Ала-ад-дин Мешхеди предпочел гордое, голодное одиночество чужим стихам, он слегка приоткрыл глаза и отвернулся.

Совершив послеполуденную молитву, товарищи вышли из медресе. Студенты были в старых, „но чистых халатах из пестрядевой полосатой ткани. Головы их обвивали белоснежные тюрбаны, лица хранили смиренное и вместе с тем полное достоинства выражение, приличествующее ученикам медресе. Между ними шел, переваливаясь на кривых ногах наездника, широкоплечий Туганбек в потертой шубе и огромной шапке.

По дороге Зейн-ад-дин, по своему обыкновению, то и дело заявлял, что ему необходимо зайти то в одно, то в другое место, и тащил за собой товарищей. Туганбек недовольно ворчал, Султанмурад многозначительно улыбался. Если пойдешь куда-нибудь с Зейн-ад-дином, то, наверное, вернешься домой без ног! На каждом шагу ему попадались знакомые, приятели и друзья. От одного Зейн-ад-дин узнавал о каком-либо неведомом ему до сих пор событии —. чаще всего интересном происшествии или таинственном преступлении, — с другим обменивался шуткой, остротой, с третьим затевал спор по какому-нибудь отвлеченному вопросу. Стоя посреди улицы, он слушал новую газель или касыду какого-нибудь поэта, или только что сочиненную песню, музыканта. Попутно он успевал высмеять едким стихом дремлющего толстобрюхого мясника, издевался над скрягой-лавочником с его погнутыми весами, потешался над лекарем, крикливо расхваливающим свой товар. С Зейн-ад-дином можно было незаметно пройти весь город из конца в конец, например от северных ворот Мульк до южных Фирузабадских ворот.

Легко я весело шагал Султанмурад, держа под руку Туганбека, который все время упирался и норовил улизнуть. Почти неделю юноша не выходил из медресе и все время читал в полутемной, затхлой худжре. Теперь, выйдя на чистый теплый воздух, он чувствовал себя бодрым и сильным.

Вокруг расстилается весенний Герат. Чистые улицы, дома, старые и новые, красивые и невзрачные, большей частью одноэтажные, изредка двухэтажные, украшенные разноцветной узорной росписью; площади, полные народа; сады, покрытые изумрудной зеленью, — все залито солнцем…

Зейн-ад-дин смешит своих спутников, рассказывая забавные истории.

Султанмурад с улыбкой слушает болтовню товарищу. Он любуется чудесными видами Герата, вновь ожившими с приходом весны. Он влюблен в Герат. В этом огромном городе, со всех сторон обнесенном высокими зубчатыми стенами, много больших медресе, мечетей, возносящих к лазурному небу свои высокие минареты, роскошных дворцов, украшенных всеми чудесами искусства, садов, легких воздушных беседок, среди кипарисовых аллей блистают широкие серебристые водоемы — хаузы.

В Герате немало красивых гробниц и усыпальниц великих людей и почитаемых святых, вокруг которых всегда царит торжественное безмолвие. Султанмурад часто посещает эти места и с наслаждением гуляет в одиночестве, предаваясь размышлениям. Увлекшись историей Герата, юноша разыскал в старых рукописях, документах и легендах сведения о древних постройках, площадях, базарах, мостах прекрасного города. За год или полтора Султанмураду удалось собрать десятки четверостиший — рубай [14] Рубай — четверостишие с особой рифмовкой. — и других стихотворений, воспевающих прекрасные здания Герата, построенного, как гласили летописи и легенды, самим Искандером Двурогим. [15] Искандер Двурогий — прозвище Александра Македонского.

Зейн-ад-дин задержался, чтобы перекинуться словом со знаменитым гератским живописцем, похожим с виду на дервиша. Его спутники остановились на возвышенном месте, с которого было хорошо видно величественное строение, диво Герата — крепость Ихтияр-ад-дин.

Окруженная рядом высоких, вздымавшихся, словно горы, зубчатых стен и холмами земляных насыпей, крепость властвовала над; Гератом. Туганбек, за свею полную приключений жизнь видевший и бравший приступом много больших крепостей, не отрываясь, с восхищением смотрел на Ихтияр-ад-дин, щуря свои маленькие раскосые глаза. Султанмурад с интересом разглядывал базар.

Базар раскинулся на перекрёстке трех больших улиц! Там можно было увидеть и надменных беков в асшитых халатах, сдерживавших своих породистых коней, и щеголеватых сыновей баев — байбачей — в шелковых кафтанах и узорчатых сафьяновых сапожках, и дехканина, едва прикрытого лохмотьями, верхом на осле, и ремесленника, и суровых нукеров, которые водили по улицам «для позора» какого-нибудь преступника, и спокойного, задумчивого дервиша в грубом домотканом халате, словно не замечавшего шума и криков.

Подошедший Зёйн-ад-дин толкнул Султанмурада под локоть.

— Смотри-ка, — сказал он, указывая на одною человека, — вон тот великан — борец Хайдар. Муфрид каландар [16] Каландар — нищенствующий дервиш. из Ирака победил его на состязании в Хауз-и-Махиане, [17] Хауз-и-Махиан — «Рыбий пруд», местность под Гератом и ноги у него стали, словно мешки с бабками. Шейх Хусейн, костоправ, зарыл ему ноги в землю и в сорок дней вылечил их. А вон, видишь, слоняется франт — это внук поэта, написавшего пятьсот тысяч стихов. Он сам — тоже поэт, но только платит за то, чтобы слушали его газели. Старик с козлиной бородкой и вывихнутым плечом, что стоит возле бакалейщика, — Уста-Ариф из Бухары. Он знает сотню ремесел и все — бесподобно. Уста-Ариф В и живописец, и золотильщик, и алхимик, и переплетчик, и массажист. Несравненный человек! А тот вельможа, что восседает на иноходце с белой отметиной на лбу, — племянник начальника города. Не вздумайте подходить к нему, юноши, остерегайтесь этого сластолюбца.