Айбек - Навои

Хусейн Байкара остановился и, улыбнувшись старухе, сунул руку в карман. Он вынул горсть золотых монет. К монетам пристала какая-то бумажка. Султан положил деньги в жадно протянутую руку старухи.

— Твоя служба достойна похвалы, мать.

— Единственное желание вашей ничтожной рабыни — находить новые цветы, радующие сердце султана, — ответила Гульчехра-биби, пряча в рукав звенящие монеты.

Выйдя в сад, Хусейн Байкара развернул мягкую, гладкую, как шелк, бумагу. Пробежав глазами первые несколько строчек, он вдруг остановился и, нахмурившись, осмотрелся по сторонам. Шагах в двадцати от себя он увидел огромные фигуры своих неизменных стражей Буданы и Дуланы. Прочитав еще несколько строк, государь сложил бумагу и быстро пошел по аллее. Не заходя в расписанный золотом зал, где стоял его трон, султан вышел в смежную небольшую комнату, стены которой были покрыты фарфором. Он сел на подушку и дочитал письмо до конца, потом дрожащими руками скомкал бумагу и сунул ее в карман.

«Такой человек, как Алишер Навои, столь злонамеренно настроен против меня, — гневно думал султан. — Разве может человек стерпеть подобную неблагодарность! Я — тиран, я — заблудший венценосец, окруженный толпой пьяных дураков, я — злодей, грабящий народ… Хорошие слова! Вместо меня он посадит на престол Бади-аз-Замана. Посмотрим!.. Я пока еще не хочу отдавать венец и власть никому из сыновей. Неужели Алишер этого не понимает? Я и раньше слышал от многих приближенных жалобы на Алишера, но в сравнении с этим письмом они капля в море. Это письмо, несомненно, написали его враги, и оно далеко не свободно от преувеличений, однако, каким образом безыменное письмо попало ко мне в карман? Удивляюсь! — недоуменно покачал головой султан. — Его написали большие люди, а маленькие с искусством Камака Кайёни [86] Камак-Кайёни — мифический, очень искусный лазутчик. пробрались в мои покои. Это, конечно, неплохо: это доказывает, что люди мне преданы…»

Хусейн Байкара прилег на большую мягкую подушку. Долго и тревожно думал он, изнемогая под тяжестью размышлений. Потом задремал, но сон его был тревожным. Отдельные слова письма сверлили ему мозг. Внезапно султан открыл глаза и постучал в цветное стекло окна. Тотчас же с поклоном вошел ишик-ага Баба-Али.

— Знаете ли вы человека, которого зовут Мир-Кабиль?

— Конечно, знаю, — ответил Баба-Али.

— Видели его сегодня?

— Утром видел, у ворот.

— Найдите его поскорее и пришлите ко мне.

— Слушаюсь.

Вскоре дверь тихонько отворилась, и на цыпочках вошел Мир-Кабиль. Это был длинный, тощий парень Мутными глазами, казалось, боявшийся собственной тени. Поклонившись до земли, он выпрямился и сложил руки на груди. Хусейн Байкара, не глядя на него, сказал: — Ты оставишь того человека, за которым следил До сих пор.

— Оставлю, — поклонился Мир-Кабиль.

— Начиная с этой минуты, ты будешь всюду следовать за Алишером, — продолжал Хусейн Байкара. — Ни одно собрание, ни один прием в доме Алишера не пройдут без тебя. Все, что Алишер скажет среди своих друзей, гостей или близких, ты запомнишь и будешь передавать мне. Знай, что твоя душа и голова в моих руках.

— Презренный раб точно исполнит ваше приказание и вое доведет до вашего сведения, не забыв ни одного слова, — дрожащим голосом сказал Мир-Кабиль.

— Хорошо, ступай, — махнул рукой султан.

Навои позавтракал и, как обычно, вышел прогуляться по Саду фиалок. Он попробовал спелых персиков, сорвал красное, как коралл, яблоко и полюбовался им, перебрасывая с руки на руку. Потом подошел к большой супе возле хауза. Сахиб Даро принес огромную пачку писем. Поэт развертывал бумаги одну за другой и читал их. Много писем пришло из дальних городов и стран, перевалив горы, переплыв моря. Далекие незнакомые ученые, стихотворцы и любители поэзии писали, что горят желанием прочесть его газели, заочно выражали ему свою любовь. Навои подумал, что им надо написать, послать приветы и подарки. Он попросил Сахиба Даро распорядиться, чтобы переписали побольше экземпляров сборника его газелей. Потом он, взяв перо, перешел к «Фархаду и Ширин». Но ему не удалось написать и одной страницы: пришли строители, живописцы, каменщики и обступили Навои, спрашивая совета относительно постройки медресе, ханаки, бань. Поэт долго беседовал с ним» о сортах мрамора, красках, дверях, окнах, о размерах надписей на порталах. Когда мастера удалились, появился усталый нукер.

— Вы расследовали тот случай? Почему так поздно пришли? — спросил Навои, усадив нукера перед собой.

— Господин, я не отдыхал ни минуты, совсем выбилися из сил, — ответил нукер, облизывая пересохшие губы и обтирая темное от загара лицо. — В конце концов я узнал все в точности.

— Ну! Кто же убийцы? За что убили девушку-? — взволнованно спросил Навои.

— Мои слова оказались правильными, — ответил нукер. — Несчастная дочь ткача ни в чем не виновата. Она любила молодого гератского флейтиста. Вчера вечером девушка возвращалась со свадьбы своей подруги и встретила двух джигитов, которые уже давно замышляли сбить ее с пути. Они заступили ей дорогу и хотели увести с собой. Девушка не соглашалась. Тогда один из джигитов, пьяный, ударил ее кинжалом.

— Но кто же убийцы? — нетерпеливо спросил Навои, нахмурив брови.

— Знатные особы, — покачал головой нукер. — . Один — близкий родственник парваначи Мадждад-дина, другой — из свиты царевича Музаффара-мирзы. Мы не могли добиться, чтобы их задержали, хотя дошли до самого городского даруги. Теперь убийцы сидят и пьют в саду эмира Шуджа-ад-дина Барласа.

Навои разрешил нукеру пойти отдохнуть. Приказав Шейху Бахлулу унести письменные принадлежности, он быстро оделся и пешком отправился в диван.

Воздух был спертый и душный, земля горячая, как раскаленное железо. На пыльных улицах люди, задыхаясь от жары, искали айран. Ни малейшего ветерка. Запыленные, с обвисшими листьями деревья безмолвно дремали.

По пути в диван Навои зашел в управление даруги. Служащие, обмахиваясь веерами, разговаривали между собой; при виде Навои они шумно поднялись и сложили руки на груди, как будто ожидали его приказаний. Поэт выразил желание видеть даругу. Услышав, что тот только что куда-то вышел, Навои вступил в разговор со служащими, чтобы узнать что-нибудь о вчерашней трагедии. Подробности, которые они сообщили, совпадали с рассказом нукера.

Из управления Навои пошел в диван. В большом прохладном зале дивана сидели на шелковых коврах и чинно беседовали, закончив занятия, Маджд-ад-дин, парваначи, Низам-аль-Мульк, Эмир Могол, Туганбек и еще несколько вельмож и высших чиновников. Войдя в зал, Навои приветствовал всех со своей обычной вежливостью.