Владислав Русанов - Ворлок из Гардарики

– Не так! Сначала! – приказал Хродгейр.

– Неужто ночь настает? – В голосе Гуннара звучали удивление и благоговейный восторг. А еще радость, что такой сильный колдун на их стороне, а не в рядах противника.

Вратко задрал голову. В самом деле темнело… Но, конечно, не от смены дня и ночи – какой из колдунов способен поворотить солнце впять? Это задача по плечу лишь Богу. И то не всякому. Просто на небо набегали тяжелые тучи – темные, сине-серые, кучковатые, словно старая, облезлая овчина. Они наползли на солнце и теперь уверенно смыкали края редких прорех, где еще проглядывала первоначальная синева.

Такие тучи уместны, когда приходит месяц, называемый стужайло, [125]но никак не в вересне. Коль на небе черные, низкие тучи, жди снега.

– Читай, Вратко, получается! – звонко, почти с восторгом выкрикнула королевна.

– Давай, Подарок, давай! – вторил ей Хродгейр.

– Sneachd! [126] – взвизгнула Рианна.

Но словен и сам увидел медленно опускающиеся снежинки. Безветрие позволяло им падать отвесно, лишь слегка покачиваясь в воздухе.

Луна не взошла, как парень ни старался, но снегопад усилился.

Вскоре с неба повалили крупные хлопья, сливаясь в мутную мглу.

Испуганно заржал рыцарский конь. Ему ответил второй.

Бежать уже приходилось по щиколотку в снегу.

Позади встревоженно перекликались саксы.

– Путникам спасение…

Гуннар с разбега вломился в кустарник. Снег, укрывший листья и колючие ветви, разлетелся клочьями, как раздутая ветром овечья шерсть.

– Живей! – поманила рукой Рианна. Она – даром что жительница подземелий – была единственная, кто не запыхался. Пикта выглядела такой же свежей и бодрой, как и вчера утром.

Вошел в терновник Олаф, осторожно придерживая Рагнара. Нехорошо будет, если раненый товарищ, напоровшись на колючку, лишится глаза по его вине. Следом – Хродгейр с Марией на руках.

Настал черед Вратко.

Словен оглянулся напоследок и увидел сквозь мутную пелену снегопада очертания рыцаря на белом, будто бы призрачном коне. Рядом с первым саксом появился второй, прорисовавшись, как узор на боку ковша проступает под рукой резчика-умельца.

И вдруг…

Как во время памятного сражения у Стэмфордабрюгьера, неведомая сила сдавила горло, сжала стальным обручем ребра. Язык онемел, стал вдруг непослушным и тяжелым.

– Уходи, не спи! – толкнул его Игни.

Но парень не мог сделать и шагу.

– Давай же! – Викинг легонько толкнул его в плечо, но и этого оказалось достаточно, чтобы новгородец пошатнулся и рухнул на колени.

Но, даже теряя сознание, он увидел за спинами рыцарей черную тень, раскинувшую руки-крылья и обратившую лицо к пасмурному небу. Из ничего возникло понимание – это отец Бернар, вновь взывающий к Иисусу Христу. Сила Белого Бога без труда переламывала заклятие, наведенное висами. Снег поредел, между тучами засверкали золотыми лучами солнца редкие пока еще прогалины.

«Это конец, – пробилась сквозь басовитый гул непрошеная мысль. – Мне с монахом не совладать. Сейчас нас всех здесь порешат»…

Сильные пальцы вцепились Вратко в воротник, рывком поставили на ноги.

– Уходи! – хрипло выдохнул Хродгейр парню на ухо. – Ты сделал все, что мог. Теперь мой черед.

«Он же сам говорил, что висы, им сложенные, чародейской силы не имеют»…

Но Черный Скальд не надеялся на волшебство. Он вытащил из ножен меч, взмахнул пару раз на пробу, рассекая стылый густой воздух.

– Погоди, вождь, я с тобой. – Гуннар встал рядом.

– И я… – сделал попытку развернуться Олаф.

Игни держал на руках королевну – когда только Хродгейр успел ее передать? – и взгляд молодого викинга выражал горячее желание рубиться плечом к плечу со старшими товарищами.

– Нет! – отрезал Хродгейр. – Вы уйдете. Головой мне отвечаете за Марию! – Скальд взял кормщика за плечо. – Я не буду драться один против всех. Я уведу их и разыщу вас. Поверь мне, старый дружище…

Гуннар зарычал. Пробормотал под нос что-то вроде «троллье дерьмо им в глаза и в уши», потащил новгородца за собой. Вратко шел, не разбирая дороги. Больше всего ему хотелось упасть в снег, свернуться калачиком и заснуть.

Позади слышались пронзительное ржание коней, хриплые выкрики, лязг железа. Видимо, на саксов «один против всех» не распространялось.

На голос Рианны, упрямо повторявшей одно и то же, словен вначале не обратил внимания. Звуки с трудом пробивались к затуманенному сознанию.

«О чем это она? Doras [127]… Что такое «doras»? Дверь? Откуда тут дверь?»

И только ощутив сырость и холод подземелья, Вратко понял, о чем речь. Очевидно, пикта нашла одно из пещерных жилищ, некогда вырытое ее народом, жившим в старину и здесь, в Нортумбрии.

«Но ведь нора – это ловушка. Если только пикты не делали по нескольку выходов, подобно лисам»… – успел подумать парень и провалился в беспамятство.

Придя в себя, Вратко первым делом ощутил холод. Стыли пальцы на ногах и руках, леденела спина, соприкасающаяся с неровным, влажным камнем. После летней жары и теплой солнечной осени стужа, казавшаяся по-настоящему зимней, была невыносима.

Несмотря ни на что, открывать глаза не хотелось. Уж если суждено замерзнуть насмерть, то хотя бы в покое и блаженной лени.

Потом к сознанию новгородца пробились голоса. Рианна напористо наседала на Гуннара, который вяло, как бы нехотя, отвечал.

– Тебе все не по нраву, борода! И то не так, и так не эдак!

– Отстань, пигалица… Можно подумать, тебе все нравится.

– Лучше было бы наверху остаться?

– Не знаю! – с болью в голосе ответил кормщик. – Хродгейр вот остался…

– Уж лучше бы и я с ним, – пробасил Олаф.

– И я тоже… – сокрушенно присоединился Игни.

– А ну поговорите у меня! – прикрикнул на них Гуннар. – Если вождь сказал уходить, значит, надо уходить! – Вздохнул и со злостью добавил: – Думаете, мне не хотелось с ним рядом остаться?

– Так если ты все по слову вождя сделал, чего ж теперь бурчишь, как старый дед? – ехидно поинтересовалась пикта.

– А бурчать он мне не запрещал. И чему мне радоваться в каменном мешке? Сомнения меня терзают: не залезли ли мы по своей воле в ловушку?

– Не в ловушку, а в убежище!

– Ну, да… Из убежища можно выйти, когда захочешь. А тут…

– Вход закрылся? Так ты сам недоволен был, что враги следом залезть могут. А теперь опять недоволен. Чего, спрашиваю тебя? Дверь открыта – плохо, дверь закрыта – тоже плохо. Так, выходит?