А. Сахаров (редактор) - Александр II

Никогда Вера так искренне не смеялась и не веселилась, как на этой товарищеской вечеринке под Новый, 1880 год.

Андрей скинул пиджак и задорно запел:

И, громыхая каблуками, пустился вприсядку.

В мутном рассвете зимнего утра Вера возвращалась домой. Не вмещалось в её голове, что эти беспечные, весёлые люди – убийцы, что они палачи, что они готовили смерть государю. Это просто была какая-то необычно заманчивая, увлекательная игра.

Вера прокралась в свою комнату, боясь разбудить дедушку или лакея, и легла спать.

Тогда – казалось весело. Теперь, в сотый раз перечитывая прокламацию, поняла – сумасшедшие… Изверги… палачи… б е с ы!

Ужас охватил её. Она сидела в тёмной комнате и думала: что же может она теперь сделать?.. Как выбраться из этой пропасти, куда так легкомысленно она попала?..

Донести? Всё рассказать, во всём покаяться дедушке Афиногену Ильичу или Порфирию?.. Она никакою клятвою не связана. Она не вступала в партию, не давала слова молчать, не присягала. Но она была связана большим, чем всё это, – их п о л н ы м д о в е р и е м.

При ней читали устав исполнительного комитета партии «Народной воли»:

«В Исполнительный комитет может вступить только тот, кто согласен отдать в его распоряжение всю свою жизнь и всё своё имущество безвозвратно, а потому и об условиях выхода из него не может быть и речи…»

Вера не вступала в исполнительный комитет и не давала никакого согласия. Она сидела тогда, прижавшись к Перовской, и дрожала внутренней тихою дрожью. Она тогда поняла – ей выхода нет!

Теперь она знала многое. Она знала, что арестованный с динамитом осенью прошлого года Гольденберг всех выдал, и полиция разыскивает названных им лиц. Вера знала, что Окладский, которого подозревают в том, что он перерезал провода у Александровска, изменил партии и служит в Охранной полиции. Они это делали легко и просто. За ними не стояло воспитание, прошлое, предки, сознание своего благородства. Вера этого никогда не сделает. Она И ш и м с к а я – и за доверие не заплатит предательством.

Уйти?..

Вера чувствовала, что не только уйти не сможет, но исполнит всё то, что ей прикажут. С несказанным последним ужасом, какой только бывает в кошмарном сне, Вера чувствовала, что между ними и ею протянуты невидимые нити и что ей от них никогда не уйти.

Вера опустила красивую голову на руки и беззвучно плакала горькими слезами отчаяния.

Ночь тихо вошла в комнату. Сквозь тюлевые гардины стали видны шесть стёкол высокого окна, разубранных морозом. Неизъяснимая печаль была в этом ночном свете, входившем в кромешный мрак комнаты, где уже ничего нельзя было рассмотреть.

Суханов разыскал Веру на Таврическом катке.

При свете морозного зимнего дня Вера увидела, как постарел и осунулся Суханов за этот год революционной работы. Вера знала, что он весь отдался помощи народовольцам, что он поставлял Ширяеву в его динамитную мастерскую запальные шашки и капсюли с гремучей ртутью, что он являлся техническим помощником Ширяева. Он был обречён, и он знал это. В его глазах Вера приметила страшный огонь безумия. Бес владел им.

– Вера Николаевна, как я рад, что нашёл вас, – торопливо сказал Суханов. – Софья Львовна просит вас непременно прийти к ней завтра утром.

Вера пошла к Перовской.

Перовская была необычайно нервна и возбуждена. Она внимательно посмотрела прямо в глаза Вере и сказала:

– Что это, Вера Николаевна, вы к нам давно не заходите?

– Так… Как-то не пришлось. Мне это время всё не здоровится, Соня… А ты не помнишь, мы с тобой на «ты» выпили под Новый год…

– Ах, да. Точно… Ты, Вера, что? – строго глядя Вере в глаза, сказала Перовская.

– Я? Ничего, – сказала Вера. – Суханов сказал мне, чтобы я к тебе зашла.

– Вот что, Вера… Окажи мне маленькую услугу. Узнай у своего генерала, когда у царя будет званый обед и обедать будут в большой столовой над гауптвахтой. Ты обещаешь мне это сделать?

Вера хотела отказаться, хотела в с ё сказать. Но Перовская так строго и внимательно посмотрела на Веру, что та промолчала…

В этот вечер Вера заговорила с дедушкой о том, что ожидается до великого поста при дворе.

Бесы овладели Верой. Она уже не отдавала себе отчёта, что она делает, она чувствовала себя во власти этой женщины с прямым, не ломающимся взглядом узко поставленных глаз.

На другое утро она бежала, гонимая какою-то странной силой, к Перовской, чтобы сказать ей, что пятого февраля ожидается приезд ко двору принца Александра Гессенского и что в этот день в 6.30 вечера в большой столовой Зимнего дворца в высочайшем присутствии состоится парадный обед.

– Вот и спасибо, Верочка, – сказала Перовская, – очень меня ты этим утешила.

Она сейчас же простилась с Верой и сказала, что ей очень нужно спешить по делу.

Пятого февраля Желябов со стороны Александровского сада и Перовская от арки Главного штаба с 6 часов вечера наблюдали за Зимним дворцом.

Императрица Мария Александровна давно хворала и не выходила из своих покоев. Зимою 1880 года болезнь усилилась, и врачи стали опасаться за её жизнь. Принц Александр Гессенский приехал из Дармштадта навестить императрицу, и на 5 февраля был назначен для него парадный обед. Ввиду тяжёлого состояния здоровья императрицы на обеде должны были быть только самые близкие родственники государя, военный министр Милютин, министр внутренних дел, генерал Лорис-Меликов, и друг императора Александра II прусский генерал-адъютант фон Швейдниц. Зная симпатии старого генерала Разгильдяева к немцам, государь назначил Афиногена Ильича в этот день на дежурство.

В 12 часов дня в присутствии Афиногена Ильича произошла смена дворцовых караулов. Был сильный мороз – 20 градусов – музыка не играла, и рота наружного караула вступила на гауптвахтную площадку с барабанным боем.

Наружный караул заняла седьмая рота лейб-гвардии Финляндского полка, во внутреннем карауле стал взвод от пятой роты того же полка.

Афиноген Ильич подтвердил дежурному по караулам, чтобы часовых сменяли каждый час, посмотрел смену часовых у дворцовых ворот и вернулся во дворец на дежурство. Государь не выходил из внутренних покоев и отменил свою обычную прогулку по Летнему саду.

Через замороженные окна дворца была видна Нева, робкое блистание снега под низким, красным, точно холодным солнцем, бег саней по переездам. К пяти часам стало смеркаться. В залах спустили холщовые шторы, в Малом зале задёрнули портьеры и зажгли газовую люстру в хрустальных подвесках.

Приглашённые к высочайшему столу собирались в Малом зале подле столовой. В открытые двери были видны большой стол, хрусталь, золотая посуда и лакеи в расшитых позументами, с чёрными государственными гербами, старинных кафтанах алого сукна, в белых панталонах и штиблетах.