Авенир Крашенинников - Горюч-камень

— Пора, — сказал Моисей.

В лесу быстро смеркалось. Густые тени поползли из оврагов и буреломов, обняли тайгу, а небо над нею все еще было светлым, трепетало сине-голубыми полосами, медленно опускаясь на острия вершин.

Кондратий распалил нодью, на рогульки повесил медный котелок с варевом. В другом котелке крутились, напревая, душистые смородинные листья. Тут же, сунув под голову торбы, улеглись спать.

Вдали прокричала ночная птица, костер шипел, роился искрами, опадал. Только большие стволы накалились докрасна, дышали ровным благостным теплом.

Моисей закрыл глаза, но сон не приходил. Ночами придвигалось тяжелое хмелье, и снова начинал свои разговоры Еремка, снова уходил на месть Федор Лозовой, опять стояла у дверей прямая побелевшая Марья, прижав к себе сынишку… Как там, в Кизеле? Не ждут ли всех железы, рудники, а его Марью — горькая вдовья доля?

— Спит, — донеслись до слуха слова Екима. — Идем-ка, Василий в сторонку. Потолковать надо…

Захрустел хворост, голос Екима стал отдаленнее, но слова можно было различить.

— Чего, Василий, в душу ко мне лезешь?

— По лесенке или как?

— Всерьез я спрашиваю…

— Прости, Еким, не думал я, что больно тебе сделаю. Я сперва говорю, а потом кумекаю.

— Вот ты утешился, к Лукерье пристал. А люба ль она тебе?

— Да какой мужик от бабьих ласк бежит?

— Просто на жизнь глядишь.

— А кто знает, чем утро мудренее?

— Ни разу я еще не ведал, что за любовь в людях живет. И вот она прямо в душу с красного крыльца закатилась. И знаю, что нельзя, грех это смертный… Терплю, скрываю, а сил все меньше…

«О чем это они?» — обеспокоенно подумал Моисей. Решил при случае спросить Екима. Было немножко обидно, что Еким больше доверяет Ваське, а не ему, Моисею.

— Говорил? — спросил Васька. — Нет? И молчи. Никому не открывай. Пройдет, по себе знаю. У меня такое не раз бывало.

— На свой аршин не мерь, Василий… Но душа у тебя ладная, и совета твоего не позабуду…

— Он, он идет! — дико закричал Тихон, вскочил, указывая в темноту, по ту сторону костра.

Волосы на его голове встали дыбом, зубы колотились. Моисей бросил в огонь охапку веток. Яркое пламя осветило подбежавших к костру Екима и Ваську, окрасило бороду настороженного Кондратия и вдруг вытянуло из темноты низкорослого кривоногого человека. Был он без шапки, остроголов, мохнат, кафтан на нем был запахнут направо.

— Если добрый человек, то иди к огню, гостем будешь, — неуверенно сказал Моисей.

Пришелец молча приблизился, опустив вниз лицо, протянул к огню черные руки со сломанными ногтями.

— Ты — нечистик? — лязгая зубами, спросил Тихон.

Человек кивнул головой. Васька шагнул к нему, дернул за волосы, тот замычал. Лицо его было сплошной гноящейся раной, оплывшие, чуть заметные глаза слезились, во рту болтался обрубок языка.

— Вот тебе и леший, — сказал Еким.

— Откуда ты? — Моисей пододвинул пришельцу кучу еловых веток, приглашая садиться.

Человек ткнул пальцем себя в грудь, указал на лес, потом стал поднимать руку все выше, выше и опять опустил.

— Где работал?

Он схватил кайлу, начал остервенело рубить воздух, подергал ногой, словно на ней была цепь.

— Демидовский? Бежал?

Он быстро-быстро закивал головой, замычал, вскочил на ноги и бросился в лес, но Кондратий вовремя схватил его за полу.

— Ты нас не бойся, — уговаривал Моисей. — Мы — крепостные заводчика Лазарева. В обиде не будешь.

Развязали торбы, дали беглому хлеба, луку, сала. Видно, еда причиняла ему нестерпимую боль, но ел он жадно, давясь и захлебываясь.

— Ты — нехристь? — спросил Кондратий, не приметив на нем нательного креста. — Башкирец?.. Черемис?..

Беглый кивнул, продолжая есть, потом свалился и мигом заснул.

— Первого черемису лесной нечистик родил, и они живут в лесу, — сказал Тихон, но мужики промолчали.

Утром черемиса вымыли в речке. Кондратий смазал ему лицо каким-то бабкиным снадобьем, Моисей разорвал полотенце на перевязку. Звали они черемиса с собой, но тот упрямо указывал куда-то на юг. Тогда его отпустили, повесив на спину Тихонову котомку. Он протянул к ним руки, промычал, и хвоя захлопнулась за ним.

Весь день Тихон твердил, что у костра был всамделишный леший и только прикинулся черемисом. Но его никто не слушал: уж больно хорош был мир вокруг. Пестрые бабочки вились над цветками, кузнечики колотили в свои наковаленки, медовым настоем дрожал воздух. Это только ночами нападает душная морока, а жизнь — вот такая она и есть, солнечная, зеленая, певучая.

Моисей разметил первый шурф. Заступами заворотили дерн, повыбрасывали слой земли, переплетенный змейками корней, — и сразу наткнулись на горючий камень. Бессильно звякнув, отскочили от его литой крепости заступы.

— Твой леший принес удачу, — сказал Тихону Данила.

— Узнать бы, откуда появляются в земле эти богатства. — Моисей подкинул на ладони черный острый кусок, вскинул голову, глаза его будто подтаяли. — Чую, под землей чую: от северных лесов до теплых морей выгибают спины черные пласты горючего камня. Кровь земли сочится из жил и радугой плывет по воде. Железные, медные руды просятся на волю! — Он умолк, тряхнул волосами, улыбнулся виновато. — Давайте, братцы, поглядим еще.

Пробили несколько шурфов — повсюду был уголь. С десяток образцов тщательно упаковали. Один кусок, блестящий и ровный, Моисей положил отдельно — в подарок своему учителю.

С рассветом следующего дня тронулись в новый путь — в сторону Артемовских рудников. Моисей говорил, что земли там подходящие для золотых да серебряных руд, построить бы на них поселки, заложить шахты.

— Лишняя каторга людям, — сказал Васька.

— Каторга, Василий, не потому. Но богатства земли не должны втуне лежать. Они потребны людям.

— Ни мне, ни Тихону, ни Екиму, никому из нас их в руках не держивать. Лазареву в сундуки пойдут.

— Может, не всегда так будет, — возразил Еким, удивляясь горечи Васькиных слов. — Может, перемрут все Лазаревы да Строгановы, как мухи, не оставив последышей…

— Всегда на земли были хозяева, — убежденно произнес Кондратий. — В писании об этом говорено. И будут.

— А ежели всем Еремками да Федьками обернуться? — засмеялся Васька.

Никто не ответил. Тогда Моисей решил рассказывать про руды, чтобы никто не мутил душу страшными разговорами.

— Вот скажи, Данила, как золото залегает?

— Откуда мне знать? Ясно, что не кольцами, да не серьгами.

Моисей улыбнулся, стал пояснять. Бывает золото в коренной породе и в россыпях. Коренная порода жильями кварц прошивает. Кварц белый, твердый, его не враз обушком возьмешь. Ну, а россыпи, они с гор дождями да речками снесены, что породу рушат. Перепутается, сроднится золото с песками и глинами, растащат его потоки, затянут илом да травою, попробуй отыщи. И где слитками, где песчинками оно лежит. Рудознатцам надо его учуять да вытащить.