Вячеслав Шишков - Угрюм-река

Гармонисты взревели громче, к ним пристали рожечники, и даже старый Тихон, забыв солидность, начал дубасить самоварной крышкой в серебряный поднос.

– Эх, кахы-кахы-кахы-кахы-кахы!!

От ярого топота двух богатырей – дьякона и Прохора – подпрыгивали окна, стоял грохот, звон в ушах, как на войне, и казалось, домище лезет в землю.

– Вали-вали-вали! – подзуживали гости.

Вот хрустнул, скоробился фасонистый паркет, изящные куски мореного дуба и розового дерева в панике поскакали из-под ног, как скользкие лягушки.

Железная натура Прохора Петровича, казалось, клала на обе лопатки все понятия о человеческой выносливости, природа зверя превозмогала все: после угарного во всю ночь пьянства, опохмелившись холодным квасом и ни минуты не вздремнув, он в семь часов утра, прямо с пира, уже был в своем кабинете на башне. А кучер Яшка и две кухарки с поваром, еще не проспавшиеся, валялись под столом в домашнем кабинете Прохора Петровича, где шла ночная кутерьма. Всеми оставленный слепец Изумрудик, икая, бродил как дурак по коридору, отыскивал выход. Пастухи, забыв про коров, спешно доедали остатки. А Илья Сохатых, в плясе разбивший себе бровь, лежал, раскинув руки, посреди кабинета, моргал отекшими глазами, охал:

– Су... су... супруга моя сильно беременна. А я... а я, рангутан, валяюсь, как Бельведер Аполлонский... И нос в табаке. Курсив мой.

Фронт работ, суживаясь в одном месте, расширялся в другом. В этом году предстояли огромные расходы по оборудованию новых предприятий, золотоносных участков, каменноугольных разработок. Посланные в управление железной дороги образцы каменного угля получили от экспертизы высокую оценку.

Прохор Петрович взял крупные заказы на этот уголь и был углублен сейчас в подсчеты и соображения, как развернуть во всю ширь добычу угля, как перебросить уголь на железнодорожную линию. Он широко, умело пользуется большой своей технико-экономической библиотекой, толково подобранной инженером Протасовым. Он сначала раскинет своим умом «что и как», а потом, во всеоружии знаний, поведет деловой разговор с инженерами. Они будут удивляться гению Прохора, будут уступчивее в цифрах. К Прохору едут на службу из южной России три инженера, специалисты по углю, и пятеро штейгеров.

Занятия Прохора то и дело прерывают телефонные звонки по пяти проводам, брошенным в башню. Он знает, что в конторе идет сейчас расчет рабочих, не пожелавших остаться на пониженном заработке. Таких набралось свыше пятисот, среди них – приисковая «кобылка», шпана. Но большинство трезвые, почтенные люди, которым опостылело расшвыривать жизнь свою в немилой тайге. Всем им готовится огромная барка и пароход в селе Разбой, на Большом Потоке. Поедут рекой и железной дорогой на родину.

Однако на лицах кой-кого из них лежит печать смерти: село Разбой мечено кровью и темным перстом судьбы.

Зато ум Прохора четок и ясен, он не закрыт никакими печатями, не мечен никакими перстами. Но где-то в подсознании Прохора и там, за спиной, топчутся призраки: Прохор слышит мстительный шепот убитых рабочих, плач старухи дегтярницы с парнем, предсмертный хрип Константина Фаркова и визги железной пилы – пила режет череп.

Прохор ежится, поводит лопатками, – ему неприятно, он гонит прочь это туманное чувство смятения, но все-таки кто-то стоит за спиной. Прохор силится втиснуть свой смысл в мудрость книги. Строчки ясны и четки, и ясен ум Прохора. Но вот чрез печатную строчку: «коксование имеет целью увеличение содержания углерода...» – пересекая ее, шмыгнул из пространства в пространство рогатый чертенок. Прохор ладонью – хлоп! – нет ничего. А чертенок меж тем завизжал, завизжал и уселся Прохору на нос. Прохор – хлоп! – комаришко.

– Ага! Да это же комар, а не черт, – обрадовался Прохор и стал читать дальше. Ныли глаза. Болело под черепом. Нездоровилось.

Вдруг что-то ударило Прохора в спину мягко, как мячиком. Прохор, передернув спиной, оглянулся. Пусто. Тихо. Потряхивает цепью волк. Прохора потянуло к окну. Он перевесился вниз из окна, обомлел, закричал:

– Шапошников! Шапошников! Шапошников!..

Бородатый человек, казавшийся сверху кубышкой, задрал вверх голову, потешно проквакал:

– «Что вам угодно?»

Прохор провел по глазам рукой, как бы стараясь очухаться.

Спустил с привязи волка, уложил его возле кресла: «Куш тут!»

У стола стоял лысый низенький Шапошников.

– Понимаю... Через окно? – ухмыльнулся Прохор.

– «Да, через окно. Как сыч».

– Ну и черт с тобой в таком случае. А я тебя ни капельки не боюсь, ни капельки не боюсь, – пятился Прохор.

– «И я... т-т-тебя тоже», – сказал Шапошников.

– Но ведь ты сгорел?

– «Ну и что же. С-с-сгорел, а вот теперь восстал из пепла. Ш-ш-штоб мстить тебе».

– За что? – И Прохор, стуча зубами, начал подсвистывать к себе волка, но волк лежал, закрыв глаза. – За что же мстить? – повторил Прохор и стал подкрадываться к лежавшему на столе револьверу.

– «Ну что ж, на, стреляй, я не трус, я бородой закроюсь. На, на, на», – как слепой, водил Шапошников белыми пальцами по револьверу. Но пальцы были как дым, как туман: они обтекали револьвер, не в силах сдвинуть его.

У Прохора от страха задрожали руки, задрожал язык.

Вдруг волк вскочил и с ворчаньем бросился к выходу. По лестнице грузно подымался исправник с нагайкой в руке.

– Люпус, на место! – крикнул на волка Прохор и, бледный, сел в кресло, зябко вздрагивая. Шапошников скрылся.

– Фу-у... Жарища... Двадцать пять в тени, – распахнул исправник чесучовый, мокрый под мышками китель.

– А я замерз. Виденица у меня...

– Брось. Это со вчерашнего перепою... И, представь себе, каков мерзавец.

– Кто, Шапошников?

– Да что с тобой? Ты про какого Шапошникова? – И Федор Степаныч с тревогой взял Прохора за руку. – Да, жарок. Ну-ка, язык! Н-да, налет. Дрянь дело. Больше кочанной капусты ешь, квашеной. И ничего не пей. А докторишкам не верь, они тебе наскажут. А я с неприятностью. Ибрагим-Оглы ночью, пока мы плясали...

Но Прохор не слышал его. Из-за шкафа выглядывал бородатый лик Шапошникова. Прохор погрозил ему пальцем. Борода и лысина спрятались.

– ...и ускакали, дьяволы. Нет, надо какие-нибудь меры. А то он жить не даст.

– Кто? Шапошников?

– Ибрагим, Ибрагим! Прохор Петрович, голубчик, что с вами?

– А я вот занимаюсь каменноугольной проблемой, – взбодрился Прохор. – Видишь, книги, вот заметки кой-какие набросал, планы...

Из-за шкафа опять высунулся на половину туловища Шапошников и потряс бородой. Прохор незаметно взял револьвер и прицелился в длиннобородого гостя. Исправник вскочил, схватил Прохора за руки.

За окном, мимо башни, с гиком мчались пятеро всадников.

– Он! Он! – заорал исправник и все пять пуль пустил в удалявшуюся кавалькаду. – Бандиты! Черкес!